Переходы со ступеньки на ступеньку совсем незаметны; вы, ничего не подозревая, доверчиво переступаете, подымаетесь все выше... Вдруг - оглянулись вниз, ахнули - но уж поздно: уж поверили в то, что по заглавию казалось абсолютно невозможным, совершенно нелепым. Возьмите наудачу любую из фантазий Уэллса: "Человек-невидимка". Какой абсурд! Как нас, людей XX века, заставить поверить в такую детскую сказку, как человек-невидимка? Но позвольте: что такое вообще невидимость? Невидимость - не больше как самое простое, самое реальное явление, подчиняющееся физическим законам законам оптики, и зависит невидимость от способности поглощать или отражать световые лучи. Кусок стекла - прозрачен; тот же кусок стекла в воде - невидим. А если истолочь стекло в порошок - порошок будет белого цвета, порошок будет непрозрачен, будет видим очень отчетливо. Стало быть, одно и то же: вещество может быть и видимым и невидимым: все зависит от состояния его поверхности. Вы скажете: да, но человек - живое вещество. Но что же из этого? В морях живут морские звезды - почти прозрачные, и некоторые морские личинки - совершенно прозрачные. Вы скажете: да, но то какие-то личинки, а то - человек, это две вещи разные. А знаете ли вы, что теперь в медицине для учебных целей уже пользуются совершенно или частично прозрачными анатомическими препаратами человеческого тела? Я назову вам даже изобретателя этих препаратов: немец, проф. Шпальтегольц. А раз мы можем сделать прозрачной одну руку - мы можем сделать прозрачными и две руки, а если две руки - то и все тело. И если этой прозрачности удалось добиться на мертвом человеке - может быть удастся добиться и на живом? Ведь прозрачность, невидимость - и живой организм - понятия вовсе не исключающие одно другое, это мы уже видели. А следовательно... И вы уж думаете: "А что-ж, ведь, пожалуй, и в самом деле..." - вы уже опутаны, вы уже прицеплены к стальному логическому паровозу, и он увлечет вас по рельсам фантастики туда, куда заблагорассудится Уэллсу. Точно также заставит вас Уэллс поверить в "Остров д-ра Моро" - в ученого хирурга, искусными операциями превращающего зверей в людей; заставит поверить в спящего, проснувшегося через 100 лет; Заставит поверить в "кэйворит" - вещество, заслоняющее от земного притяжения, и в то, что на кэйворитовом аппарате - это уже ясно - можно отлично прокатиться на луну; заставит поверить в изобретение "Гераклеофорбии", питание которой до гигантских размеров увеличивает рост человека, растений и животных; заставит поверить в возможность путешествия не только в пространстве, но и во времени; заставит поверить в войну с марсианами, в страну слепых, в новейший ускоритель, в приключения м-ра Платнера с четвертым измерением, заставит поверить, что любая из его фантазий - вовсе не фантазия, а действительность, если не сегодняшнего - то завтрашнего дня. Да и как, правда, в наше время - время самых невероятных, самых неправдоподобных научных чудес - как можно в наше время сказать: то или это невозможно? Тридцать лет назад смеялись бы над человеком, который бы всерьез стал говорить о том, что можно перелететь из Лондона в Париж, из Парижа в Рим, из Нью-Йорка в Австралию. Тридцать лет назад можно было только в сказке читать о том, о чем мы читаем сегодня в газетах: о беспроволочном телефоне, о том, что в Лондоне говорят в какую-то трубку, а в Нью-Йорке слышно каждое слово. Тридцать лет назад никто не поверил бы, что можно видеть через непрозрачные предметы, а сегодня любой гимназист знает о рентгеновских лучах. И кто знает, может быть, еще через тридцать лет - через десять - через пять - мы также равнодушно будем смотреть на машину, отправляющуюся на луну, как теперь смотрим на аэроплан, чернеющий в небе чуть заметной точкой. Уэллсовская фантастика - это фантастика, может быть, только для сегодня, а завтра она уже станет бытом. Мы можем сказать это тем увереннее, что многие из фантазий Уэллса - уже воплотились, потому что у Уэллса есть странный дар прозорливости, странный дар видеть будущее сквозь непрозрачную завесу нынешнего дня. Впрочем, это неверно: странного здесь не более, чем в дифференциальном уравнении, позволяющем нам заранее сказать, куда упадет выпущенный с такой-то скоростью снаряд; странного здесь не более, чем в прозорливости астронома, предсказывающего, что затмение солнца будет такого-то числа в таком-то часу. Здесь не мистика, а логика, но только логика более дерзкая, более дальнобойная, чем обычно. Перенесемся в старый Лондон - в Лондон лет 25 назад. Как будто недавно, но эти 25 лет - век: так непохоже на теперешнее. По улицам мирно плетутся кэбы; на высоких козлах сзади - важные, в цилиндрах, с длинными бичами кучера. Цокая по камню копытами, громыхают конные омнибусы. В небе лениво помахивает крыльями галка, в небе - никаких туч: благословенное царствование Виктории, в мире все прочно осело и твердеет, твердеет, твердеет, никогда больше не будет никаких войн, революций, катастроф... И только может быть один Уэллс сквозь все это тихое и мирное житие уже тогда видел сегодняшний буйный, сумасшедше-стремительный день. В ту пору, когда еще еле ползали первые автомобили, когда они существовали еще для того только, чтобы потешать уличных мальчишек - Уэллс в книге "Прозрения" уже точно описывал теперешнюю быстро мчащуюся лондонскую улицу, полную такси, автобусов, моторных грузовиков, - улицу, где увидеть лошадь также мало шансов, как на нынешней петербургской улице - увидеть господина в цилиндре. И в небе - Уэллс видел совсем другое. Об аэропланах тогда мечтали только разве самые отпетые фантасты. Где-то в Америке по рельсам еще неуклюже разбегался предок теперешнего аэроплана - машина Хирама Максима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13