Мэдлин вздохнула. Ей всегда нравился тот дом, и было грустно видеть, как он разрушается.
– А кто владелец?
– Дома или картины? – Доминик улыбнулся и протянул ей бокал. – Картина моя. Я случайно наткнулся на нее. Она была в ужасном состоянии, ничего похожего на то, что ты видишь. Сначала мое внимание привлекла рама…
– Нашел в лавке древностей?
Мэдлин помнила, что Доминик любил обшаривать антикварные лавки. У него была страсть к старинным вещам – не обязательно ценным, но необычным, вызывавшим интерес. Эта страсть передалась ему от матери. В семье не очень радовались этому, дом Стентонов был уже полон антикварных вещей, приобретенных не только матерью.
– Можно и так сказать. – Доминик улыбнулся. – Но однажды я более внимательно посмотрел на холст и понял, что картину можно отреставрировать. И вот видишь…
– Продай ее мне, – сказала Мэдлин, подчиняясь какому-то порыву, и с надеждой заглянула ему в глаза. – Я заплачу рыночную цену, – быстро добавила она.
– Зачем она тебе? – Доминик не смотрел на нее, он смотрел на картину, но Мэдлин чувствовала, как он напрягся.
– Она… просто она напоминает мне усадьбу Кортни, – ответила Мэдлин, пожав плечами. Она уже раскаивалась, ведь Доминик знал, что дом Кортни всегда притягивал ее.
Доминик ничего не сказал, он, прищурившись, рассматривал картину, будто пытался найти сходство. Некоторое время они молчали.
– У тебя это серьезно, с Линбергом? – неожиданно спросил Доминик.
Мэдлин изумленно воззрилась на него.
– А какое это имеет отношение к картине? Доминик не ответил. Он неотрывно смотрел на картину, но молчание его настораживало. Мэдлин искоса взглянула на него, не понимая, о чем он думает.
После долгого молчания Доминик посмотрел на нее, его глаза потемнели.
– Ты получишь картину, когда придешь и скажешь, что окончательно отказала Линбергу.
Мэдлин в замешательстве смотрела на него.
– Зачем тебе это нужно?
Вместо ответа Доминик улыбнулся, и она опустила глаза. Внутри у нее что-то сжалось. Доминик по-прежнему хочет ее. Он дал ей это понять.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Вся дрожа, Мэдлин отошла от Доминика и опустилась на низкий диван, стараясь не показать, что поняла его взгляд.
Четыре года она приходила в себя после их последнего свидания. А теперь… Три короткие встречи – и словно не было этих четырех лет!
Не поднимая глаз, Мэдлин отпила из бокала. Доминик наблюдал за ней, он ждал: она скажет ему сейчас, что поняла то, что он высказал как бы между прочим.
Старинные часы в углу стали бить. Мэдлин машинально взглянула на свои часики. Половина одиннадцатого. И сразу же бой башенных часов Вестминстерского аббатства наполнил комнату.
Мэдлин посмотрела на Доминика, их взгляды встретились. Ее бросило в жар. Доминик снял галстук, расстегнул верхние пуговицы рубашки, обнажив загорелую шею. Во рту пересохло, и Мэдлин сделала еще глоток. Но легкое белое вино только усилило ее смятение.
Она глубоко вздохнула, чувствуя глухие удары сердца, и наконец сказала:
– Мои отношения с Перри тебя не касаются.
– Допустим, – согласился Доминик. – Но сделай одолжение, все-таки ответь.
Не надо было садиться, подумала Мэдлин. Стоя, она чувствовала себя более уверенно. Теперь, когда он почти навис над ней, ей стало не по себе, даже страшно.
– Мы пока еще рассматриваем возможные варианты, – сказала Мэдлин. Пусть думает, что хочет.
– А Кристина ван Нейлсон? – вкрадчиво спросил Доминик.
Мэдлин удивленно подняла брови.
– Играешь в сыщиков, Дом? – протянула она, чувствуя, как ее волнение усиливается.
Доминик грустно улыбнулся.
– Об истории с Линбергом и ван Нейлсон много писали, даже у нас.
Неужели он вообразил, что она будет обсуждать с ним причины отказа Перри от помолвки?
– Я уже сказала, мы рассматриваем возможные варианты. – Ничего другого Мэдлин не могла придумать.
Доминик нетерпеливо вздохнул и наконец отвлекся от картины.
– Я пытаюсь выяснить, имеет ли он право претендовать на тебя.
– Никто не имеет таких прав, – твердым голосом ответила она.
С минуту Доминик смотрел прямо в голубизну ее глаз, потом сказал:
– Я уже говорил, что знаю, как прекратить ссору между нашими родителями. Поскольку все началось из-за нас, мы и должны сделать первый шаг.
– Ну и что же… – Пусть продолжает.
– Мы должны попытаться перевести часы на четыре года назад.
Мэдлин чувствовала, что самообладание изменяет ей, но постаралась взять себя в руки.
– Прежде чем ответить, я хочу послушать, что ты еще скажешь.
Доминик оценил ее юмор и принял вызов. Он заговорил небрежно, беззаботным тоном:
– Я думаю, возможно публичное примирение, например, в эту субботу у Престонов…
Мэдлин вспыхнула. Такая жестокость. Нож в незаживающую рану.
– Как же ты собираешься обставить это чудесное примирение? – сухо спросила она. – Я, вероятно, снова должна пасть к твоим ногам, а ты милостиво простишь меня и – voila! Все довольны и счастливы.
Дом имел наглость улыбнуться.
– Я вижу, теперь моя очередь умолять о прощении, потому что леди, которую я вижу перед собой, ни перед кем не станет унижаться.
Правильно, согласилась Мэдлин. Хорошо хоть он понял, что сегодняшняя Мэдлин лучше отрежет себе нос, чем выставит себя на посмешище.
– Так каким же образом мы должны примириться? – Мэдлин было любопытно, что придумал Доминик. Она знала его, знала, что он никогда не предлагает простых решений!
Но, видимо, он продолжал еще размышлять над ее предложением.
– Я мог бы упасть к твоим ногам, – проговорил он задумчиво. – И ты бы милостиво простила меня. Вот только… – Доминик мечтательно вздохнул, – я, как и ты, не вижу себя в роли униженного просителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43