– Ой, вот и ужин несут. – Она радостно улыбнулась молодому официанту, и тот вспыхнул как маков цвет. Но, перехватив взгляд Броди, она обнаружила, что он смотрит на нее уже не задумчиво, а с раздражением.
– Зачем вам это понадобилось? – сердито спросил он.
– Что?
Броди только покачал головой.
– Это нехорошо, Эмми. – (Она продолжала широко открытыми глазами смотреть на него.) – И это тоже, – внезапно рявкнул он.
Глава 7
Пока официант расставлял на столе принесенные блюда. Броди изо всех сил старался подавить в себе вышедшее из-под контроля влечение. Чего, наконец, хочет добиться эта девушка? Может быть, она это делает бессознательно? Может быть, она даже не представляет, как действует на него? Или нарочно хочет выбить его из колеи, отлично понимая, что он не может отвечать на все подаваемые ею знаки?
То, как она целовала его там, у отеля, потребовало от Броди максимума усилий, чтобы сдержаться, и все же на несколько безумных мгновений он позабыл обо всем на свете, кроме того, что она сейчас рядом, в его объятиях. Казалось, они подходят друг другу, словно две части единого целого. Эмми – та женщина, любить которую так же легко и естественно, как дышать. Да, он требовал тогда, чтобы она действовала поубедительнее, так что все это в полной мере заслужил.
Его влечение, возникшее, как только он впервые ее увидел, переросло теперь в непреходящую глухую боль. Положение становилось отчаянным, и не всякий мужчина пожелал бы оказаться на его месте. Но Броди не роптал. Он и представить себе не мог, что через день-два будет уже далеко отсюда. Что делало мысль о предстоящем дне еще более невыносимой. Выполняя указания Джералда Карлайзла, он неизбежно заставит Эмми страдать. А это для него хуже всего. Ведь несмотря на то, что она так легко оправилась от первого предательства, расценив его как счастливый исход, Оливер Ховард причинил ей боль.
Он ненавидел Джералда Карлайзла за ту жестокость, с которой он открыл это Эмми. Ведь ее роман был просто мимолетным летним приключением, из тех, что вспыхивают и сгорают очень быстро, оставляя после себя драгоценные горьковато-сладостные воспоминания да несколько фотографий, над которыми через много лет, когда дети случайно найдут их в коробке со старыми вещами, можно только улыбнуться.
– А что вы вообще делаете, Эмми? – спросил он вдруг, когда официант наконец удалился. Вопрос прозвучал резко, почти грубо. Она ничего не ответила, и Броди поднял глаза.
Эмми смотрела на него с непониманием и удивлением, словно обиженный маленький щенок, не понимающий, за что на него вдруг накричали. Броди смертельно захотелось обнять ее, поцеловать и сказать, что все будет хорошо. Но этого он позволить себе не мог. Надо быть начеку, ведь она хотела непременно добраться до Кита Фэрфакса раньше его.
– Пожалуйста, – просяще добавил он, сознавая, что был непростительно резок, но ничего не мог поделать: комок, вставший у него в горле, мешал говорить, и оттого просьба вышла похожей на приказ.
Она внимательно посмотрела на него, потом опустила ресницы.
– Я сейчас стажируюсь в «Астоне», на аукционах. Занимаюсь сезонными выставками. – Она принялась возить рыбу по тарелке. – Но вообще-то я хочу заниматься игрушками и автоматами. То есть механическими игрушками, – робко пояснила она.
Маленькие поющие птички в коробочках, да?
Эмми рассмеялась, и это разрядило возникшее напряжение.
– Именно так, – кивнула она. – И еще многое другое. Бывают просто восхитительные группы фигурок, например музыканты, клоуны, все в красивых нарядах. И даже нищие. Это все очень редкие игрушки. – Она сделала легкую гримаску. – Игрушки для богачей. Они стоили целое состояние даже тогда, когда их только сделали. Самые лучшие – французские.
– Правда? Я и не знал. Вы их коллекционируете?
Она усмехнулась.
– Неужели вы думаете, что Холлингворт позволил бы мне транжирить деньги на такую бесполезную чепуху?
– Не знаю. Холлингворт никогда не обсуждает со мной дела своих клиентов. Только если ему требуется официальное мнение. Ваши же траты, мисс Карлайзл, в этом едва ли нуждаются.
– Это не просто траты. Броди. У меня есть одна идея. Видите ли, беда в том, что многие прекрасные экземпляры недоступны зрителям. Ими никто не может просто прийти и полюбоваться. Красивейшие игрушки держат взаперти, пока их цена не возрастает настолько, чтобы их с выгодой выставить на аукцион. А там их покупает кто-нибудь и снова прячет в шкаф. – Эмми так и пылала благородным негодованием, ее рыжие кудри светились огненным ореолом. – И это очень обидно.
– Вы могли бы купить одну такую и подарить Музею Альберта и Виктории, – предложил Броди. – Может быть, тогда там не было бы так грустно.
– Нет, Броди, в Музее Альберта и Виктории грустно в хорошем смысле слова. Там просто замираешь и задумываешься. Все эти работы, искусство, вложенное поколениями мастеров в свои творения… а ведь многие из них работали за гроши, чтобы создавать вещи не просто полезные, но и прекрасные, чтобы сердце могло почувствовать эту красоту… и ведь это делали люди, которые никогда не смогли бы позволить себе иметь эту роскошь… – Она внезапно смолкла, словно смутившись. – Честно говоря, я купила себе одну игрушку несколько месяцев назад. Это маленькая обезьянка с цимбалами, очень простой механизм. Ее немного побила моль, да и сам механизм нуждается в починке, но знакомый мастер, к которому я обращалась, сказал, что это поправимо.
Разговор о ее работе был безопасной почвой для обоих.
– А как вы вообще этим увлеклись? – спросил Броди. Но Эмми, уже загоревшаяся при упоминании о любимой теме, не нуждалась в вопросах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41