Около сарая он остановился. Поставил велосипед и мопед на землю, потряс кистями рук и поправил ремешок фуражки под подбородком. Остальные застыли в напряженном молчании, ожидая, пока капрал приступит к обыску в сарае. Похоже было, он намеревался этим заняться.
Капрал между тем вопросительно посмотрел на магистра.
— Ну? — сказал он.
Магистр вытаращил глаза.
— Что ну? — недоумевающее спросил он.
— Ну, пошли на место этого… преступления, — сказал капрал. — Ведите, гражданин.
Магистр только развел руками. Ика же, растирая лодыжку, защебетала:
— Ведите, пан магистр. Пан капрал наверняка найдет вора.
— Ищи ветра в поле, — задумчиво пробормотал капрал и пошел вслед за магистром.
Ребята же еще на минуту задержались возле сарая. Поведение капрала им не понравилось. Почти все они знали Стасюрека уже три года. Он был человеком меланхолическим и немногословным, но всегда казался очень симпатичным. Пацулка, например, просто высоко ценил его общество.
В тот день, однако, — с учетом того, что Ика застукала капрала о чем-то шептавшимся с Толстым, — поведение Стасюрека ребят сильно встревожило. Больше того: вызвало пока еще неопределенные, но крайне неприятные подозрения. Неужели кто-то совратил капрала с пути истинного? Что, например, могла означать странная фраза «Ищи ветра в поле»? На что он намекал?
— К черту намеки! — сердито пробормотал Брошек, который терпеть не мог, когда пользовавшиеся его доверием люди этого доверия не оправдывали.
— Чего вы ждете, молодые люди? — нетерпеливо крикнул с порога часовни магистр Потомок.
— Идем! — скомандовала Альберт.
И они пошли. Возле сарая на две три минуты задержался одни Пацулка, выражение лица которого свидетельствовало о том, что в его уме происходит необыкновенно сложный мыслительный процесс. Никто, правда, этого не заметил.
А Пацулка вдруг хлопнул себя по лбу.
— Ох! — простонал он. А потом глубоко вздохнул: — А-а-ах! — И, чем-то обрадованный, покатился к часовне.
Между тем магистр вновь демонстрировал свое ораторское мастерство перед выглядевшим страшно утомленным капралом и время от времени дружно поддакивающими «зеваками».
— Я уже говорил вам, — гремел он, угрожающе хмуря брови, — что еще вчера… вчера вечером… скульптура стояла на постаменте. А поскольку… вы знаете, почему… мне точно известно, какую она представляет ценность, я постоянно следил за часовней. И вот вечером, часов около десяти, услыхал подозрительный шорох. Это могут подтвердить наши юные друзья, так как двое из них в это время вели возле моей палатки оживленную дискуссию…
— Чего вели? — перебил его капрал.
— Ну… — мы просто поспорили… — пробормотала Ика.
— Из-за чего, граждане, вы поспорили? — спросил капрал Стасюрек, вытаскивая блокнот.
— Ох, не помню, — смутилась Ика.
— Ага! — строго сказал капрал, что-то записал в блокнот и спросил сурово:
— Значит, граждане не помнят?
Брошек с осуждением посмотрел на Ику.
— Как не помнят? — удивился он. — Они поругались из-за шоколада. На весь Черный Камень было слышно.
— А, — буркнул капрал. — Вы сами слышали?
— Конечно, — подтвердил Брошек, и его вдруг бросило в жар. Потому что он вдруг сообразил, что дает ложные показания.
«Что я делаю? Что я делаю?» — в ужасе подумал он.
— То есть… кажется… — выдавил он блеющим от волнения голосом.
Капрал насторожился.
— Ну так как? Конечно или кажется? Конечно, кажется или кажется, что конечно?
К счастью, магистр потерял терпение.
— Послушайте, пан капрал! — закричал он. — На что вы тратите время? Дальнейший ход событий в тысячу раз важнее ссоры этих молодых людей. Что вы делаете?
Капрал Стасюрек посмотрел на магистра так, что тот мгновенно умолк. Капрал, похоже, по-настоящему рассердился.
— Что я делаю? — повысил он голос. — Я знаю, что делаю. И о чем думаю, тоже знаю.
И опять что-то записал в служебный блокнот.
А «молодые люди» между тем начали терять уверенность в себе. Один Пацулка сохранял неколебимое спокойствие человека, который — подобно капралу — знает, что делает и о чем думает. Остальных же вопросы капрала повергли в смятение. Что отвечать, если он продолжит расспросы: где были? что делали? Ведь они только и могут сказать: «ммм… эээ… не помню…». А всем известно, кто так отвечает. Те, у кого совесть не чиста.
К счастью, капрал прекратил допрос. Он опять помрачнел и — тут четыре человека вздохнули с облегчением — спрятал блокнот в служебную сумку.
Магистр понял, что пришел его черед.
— Я нисколько не сомневаюсь, пан капрал, — продолжал он, правда, чуточку сбавив тон, — разумеется, вы отлично знаете, что делаете… и вообще. И все же считаю важным следующее обстоятельство: когда я, услыхав шорох, подбежал к часовне, кто-то, прятавшийся за ней в кустах, пустился наутек. Что было дальше, вам уже известно. Впрочем, оно и видно, — смущенно добавил он, касаясь повязки на голове. — Когда я догнал беглеца, он каким-то тяжелым предметом стукнул меня по лбу. И… оставшись неузнанным… скрылся в темноте.
— Что это был за предмет? — деловито осведомился капрал.
Усы магистра сердито встопорщились.
— Откуда же мне знать! — воскликнул он. — Может быть, камень, может, молоток, может, кастет…
— А… а фонарик, например, это не мог быть? — спросил милиционер, присматриваясь к торчащему из кармана Икиной куртки фонарику.
— Мог быть и фонарик, — согласился магистр. — Только довольно большой и тяжелый. Вот как у девочки…
У Ики подогнулись коленки.
— Причем человек, нанесший удар, должен был быть очень высокого роста, — добавил магистр. — До моего лба не так-то легко дотянуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76