ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
– У вас пятеро внуков. Почему вы воспитываете именно этого мальчика?
– Моя дочь целый день в конторе.
«И чего только ему от меня надо? – спрашивал себя Меттенгеймер. – Этот молокосос не запугает меня. Комната как комната, и молодой человек как молодой человек…» Он вытер лицо. Молодой человек внимательно наблюдал за ним молодыми серыми глазами. Обойщик продолжал сжимать в руке перемятый носовой платок.
– Существуют же детские приюты. Ваша дочь зарабатывает. С первого апреля этого года она зарабатывает сто двадцать пять марок в месяц. Значит, она в состоянии содержать ребенка.
Меттенгеймер переложил платок в другую руку.
– Почему вы помогаете именно этой дочери, которая вполне может прокормить себя?
– Она одна, – сказал Меттенгеймер. – Ее муж… Молодой человек быстро взглянул на него. Затем
сказал:
– Садитесь, господин Меттенгеймер.
Меттенгеймер сел. Он вдруг почувствовал, что еще секунда – и он упал бы. Платок он сунул в карман пиджака.
– Муж вашей дочери Элли был в январе тридцать четвертого года заключен в Вестгофен.
– Господин следователь! – крикнул Меттенгеймер. Он привскочил на стуле. Затем опустился обратно на сиденье и спокойно заявил: – Я знать не хотел этого человека. Я навсегда запретил ему переступать порог моего дома. В последнее время моя дочь не жила с ним.
– Весной тридцать второго года ваша дочь вернулась к вам. В июне – -июле того же года ваша дочь опять сошлась с мужем. Затем снова переехала к вам. Ваша дочь не разведена?
– Нет.
– Почему?
– Господин следователь, – сказал Меттенгеймер, тщетно ища платок в кармане брюк. – Хоть она и против нашей воли вышла за этого человека…
– Однако вы, как отец, были против развода.
Нет, эта комната все-таки не обыкновенная комната. И самое страшное в ней, что она тихая и светлая, что она испещрена нежными тенями листвы, обыкновенная комната, выходящая в сад. Самое страшное то, что этот молодой человек, обыкновеннейший молодой человек, с серыми глазами и аккуратным пробором, – что он все-таки всеведущ и всемогущ.
– Вы католик?
– Да.
– Вы поэтому были против развода?
– Нет, но брак…
– Для вас святыня? Да? Для вас брак с негодяем – святыня?
– Ведь никогда не знаешь, вдруг человек и перестанет быть негодяем, – возразил Меттенгеймер вполголоса.
Молодой человек некоторое время рассматривал его, затем сказал:
– Вы положили платок в левый карман пиджака. Вдруг он стукнул кулаком по столу.
– Как же вы так воспитали вашу дочь, что она могла выбрать такого мерзавца? – загремел он.
– Господин следователь, я воспитал пятерых детей
Все они делают мне честь. Муж моей старшей дочери – штурмбанфюрер. Мой старший сын…
– Я спрашиваю вас не о других детях. Я спрашиваю сейчас только о вашей дочери Элизабет. Вы допустили, чтобы ваша дочь вышла за этого Гейслера. Не дальше как в конце прошлого года вы сами сопровождали дочь в Вестгофен.
В это мгновение Меттенгеймер почувствовал, что у него про запас, на самый крайний случай, все-таки есть его нерушимая опора. Он ответил совершенно спокойно:
– Это тяжелый путь для молодой женщины.
Он думал: а молодой человек – сверстник моего младшего сына. Как смеет он говорить таким тоном? Плохие у него были родители, плохие учителя. Рука обойщика, лежавшая на левом колене, опять начала дрожать. Однако он спокойно добавил:
– Это был мой долг как отца.
На миг стало тихо. Хмурясь, смотрел Меттенгеймер на свою руку, которая продолжала дрожать.
– Ну, для выполнения этого долга вам в дальнейшем едва ли представится случай, господин Меттенгеймер.
Меттенгеймер вскочил и крикнул:
– Разве он умер?
Если допрос был построен на этом, то следователь должен был испытать разочарование. В тоне обойщика прозвучало совершенно явно облегчение. Действительно, смерть этого парня сразу все разрешила бы. Она освободила бы обойщика от тягостных обязанностей, которые он на себя возложил в исключительные и решающие минуты жизни, и от хитрых и мучительных попыток все-таки от них уклониться.
– Отчего же вы полагаете, что он умер, господин Меттенгеймер?
Меттенгеймер сказал, заикаясь:
– Вы спросили… я ничего не полагаю.
Следователь вскочил. Он перегнулся через стол. Его тон вдруг стал вкрадчивым.
– Нет, но почему, господин Меттенгеймер, допускаете вы мысль, что ваш зять умер?
Обойщик сжал вздрагивающую левую руку правой.
Он ответил:
– Я ничего не допускаю. – Его спокойствие исчезло.
Другие голоса зазвучали в нем, и он понял, что никогда ему не отделаться от того молодчика, от Георга. Ему вспомнилось, что ведь таких молодых упрямцев – если правда то, что рассказывают, – нестерпимо мучают, и его смерть должна была быть невообразимо тяжелой. И в сравнении с этими голосами сухой, отрывистый голос следователя показался ему принадлежащим самому обыкновенному молодому человеку, разыгрывающему из себя важную персону.
– Но ведь были же у вас какие-то основания предположить, что Георг Гейслер умер? – Следователь вдруг зарычал: – И нечего нам тут голову морочить, господин Меттенгеймер!
Обойщик вздрогнул. Затем, стиснув зубы, молча посмотрел на следователя.
– Ваш зять был вполне здоровый молодой человек, ничем особенным не болевший. Значит, ваше утверждение должно же на чем-нибудь основываться.
– Да я ничего и не утверждал. – Обойщик снова успокоился. Он даже выпустил свою левую руку. А что, если он сейчас правой рукой ударит этого молодого человека по лицу, что тогда? Тот его, конечно, пристрелит на месте. А лицо у молодого человека будет багровое с беловатым пятном там, куда опустилась твоя рука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129