Тот сидел у огня, шлепал на плоском камне лепешки из лишайника и вешал их сушиться.
— Вы должны что-нибудь сделать, — сказал я. — Он так долго не протянет.
— Бог мой, неужели вы думаете, что мне доставляет удовольствие видеть его страдания? — это рычание объясняло происхождение прозвища «Тигр».
— Без сознания — он стонет, а когда приходит в себя — подавляет стоны, и это еще хуже.
— Что же, по-вашему, я должен делать?
— Вы ведь врач, да?
— Послушай, Джон, мне нужны инструменты, лекарства, а их у меня нет! Ему необходима операция, чтобы удалить осколки костей, ясно? Ты думаешь, я могу оперировать голыми руками?
— Но должен же быть кусок металла или осколок камня, из которого можно сделать скальпель. Это лучше, чем оставить его умирать в мучениях.
— А лигатура? Зажимы? Бинты? Антисептики? Не говоря уж о наркозе.
— Можно что-нибудь придумать.
Тигр уставился на меня, потом отшвырнул комок пасты из лишайника и зашагал в комнату, где лежал больной. Тигр обнажил клыки и свирепо глянул на Тяжеловеса. Мы все стояли рядом и наблюдали.
— Его нужно оперировать в хорошо оборудованном флотском госпитале, — процедил Тигр сквозь зубы. — Здесь я могу его убить.
Тяжеловес застонал, как будто просил: «Сделайте хоть что-нибудь!»
Тигр с силой ударил кулаком одной руки в ладонь другой, сказал:
— Старый флотский афоризм гласит: даже если делаешь не так, все равно что-нибудь делай! — и резко обернулся. — Грифт, принеси мне несколько каменных осколков поострее! Ты, Танубр, тереби лишайник на волокна. Жаба, кипяти воду. Гринги, ты и Бочка, поднесите его ближе к огню. — Тигр одарил меня яростным взглядом. — Но если он умрет, видит Бог, свидетельство о смерти будешь выписывать ты, Джон!
Тигр уверенно сделал разрез на том месте, где когда-то была переносица пациента. Дальше наблюдать не было сил. Я прислонился к стене в дальнем конце пещеры и лишь прислушивался к доносившимся звукам: бормотание хирурга, требования подать новое лезвие или добавить свет; сочувствующий шепот зрителей; прерывистое дыхание Тяжеловеса. Казалось, все это продолжается бесконечно долго.
Наконец операция закончилась. Тигр прошел в боковой ход, где размещалась умывальня. Тяжеловеса отнесли обратно на его тюфяк. Он дышал значительно легче. Тигр вернулся, подошел ко мне и пробурчал:
— Спасибо, что сдвинул меня с мертвой точки. Победить или проиграть. Я рад, что согласился. Носовые проходы были забиты осколками и запекшейся кровью. Черт-те что творилось. Сейчас все свободно.
Опухоль сразу стала спадать. К вечеру Тяжеловес уже смог немного говорить. Первое, что он сказал:
— Поищите другого… — Пауза, подобие ухмылки. — Особых примет нет…
Тяжеловес поправлялся быстро. Через пару дней он мог сидеть и ел с завидным аппетитом. Однако на его лицо по-прежнему было страшно смотреть. Импровизированные швы Тигра были эффективны, но слишком грубы. Опухоль спала совсем, но вокруг глаз остались желто-черные пятна, а ниже — синевато-багровые шрамы.
— Краше не бывает, — единственное, что он сказал, увидев свое отражение в воде.
Я рассказал Тяжеловесу, как меня обвинили в воровстве, его история была еще проще. Они подстерегли его, велели сесть в автобус и отвезли неизвестно куда из лагеря. Однако сначала, вместо того чтобы подчиниться, Тяжеловес бросился на них с кулаками.
— Я наивно полагал, что драка привлечет наших, — объяснял Тяжеловес. — Законы лагеря, и все такое. Но, как видишь, ничего не вышло. Вот тебе и законы.
— Что-то не сходится, — размышлял я. — Зачем человеку, который хочет поднять восстание, так глупо привлекать к себе внимание?
Тяжеловес несколько минут молча смотрел на меня, потом усмехнулся.
— Может быть, я чего-то не понимаю, — продолжал я. — Мне казалось, что Компании внимательно следят за тем, что происходит в лагере. Именно люди Компании пришли и опечатали туннель, где я нашел самородок. Как это стыкуется с тем, что в лагере верховодит какой-то хетеник?
— Симрег не мятежник, Джон, — спокойно ответил Тяжеловес. — Он шпион Компании. Ему нужна твоя информация.
— Но мне он сказал, что он хетеник или сочувствующий хетеникам…
— Он врал.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что хетеник — я, — проговорил Тяжеловес.
— Это слово — эпитет, которым награждается любой подозреваемый в недовольстве существующим строем, — продолжал Тяжеловес. — Исходя из определения, ты Джон — тоже хетеник. Именно поэтому ты здесь. — Он поднял руку, предупреждая мои возражения. — Я не отрицаю, что формально ты виновен — ты покинул свой пост. Но тебя вынудили к этому обстоятельства и, думаю, ты согласишься, что тебя отнюдь не удовлетворяла ситуация на «Тиране».
— То, против чего я возражал, абсолютно не касалось формы правления, Тяжеловес…
— Ошибаешься. Ты наблюдал этого Краудера в деле и понял, что он человек Компании. А потом ты понял, что твоему другу Дэнтону грозит беда. Ничего случайного, все было санкционировано, Джон. Они собирались убить его, а ты хотел помешать, и с этого момента подписал себе приговор.
— Постарайся понять меня. Тяжеловес. Мне действительно не нравится то, что происходит. Но мне бы хотелось найти средство, не выходящие за рамки законов Флота. Я не люблю анархию.
Тяжеловес осторожно прикоснулся к своему изуродованному лицу.
— Как бы ты назвал режим в Ливорч-Хене?
— Хен — это свалка, Тяжеловес. Она вне закона и порядка…
— Но Симрег — человек Компании, ведь так? Фактически…
— Продолжай.
Он задумчиво смотрел на меня. Два печальных темных глаза на лице-маске.
— Я не случайно сослан в Хен, Джон. Все сделано специально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48