Вот такие вот дела… Вдруг очнешься: глушь и холод, Цепь на шее все короче, И вокруг кольцом собаки… Чуть споткнешься — и капут.
Между тем Анины переговоры с хозяйкой дома в районе Заводи и Чермянки подошли к завершению.Точкой отсчета в сложных и долгих переговорах стали фофановские деньги: компенсация, потребованная хозяйкой дома за моральные страдания, которые ей предстояло пережить.— Знаете, может, мне после того, что вы затеваете, вообще придется отсюда уехать, — резонно заявила женщина Светловой. — Сбежать от позора на Северный полюс придется. Так вот — дайте на переезд!Судя по сумме, которую бедная женщина запросила, переезжать она собиралась действительно на Северный полюс.Окрыленная хотя бы такой невеликой удачей, Светлова направилась к лейтенанту…— Богул, хотите войти в историю криминалистики?— Не хочу.— Почему?— Потому что не хочу вообще ничего! Ни в какую “историю” и никаких историй! Хочу жить спокойно и без происшествий. Я устал, закопался в мелочовке, суете. Мне все надоело…Аня с сочувствием смотрела на Богула, которого явно выбило из колеи то, что Кудинова, так же, как “друг Отарик”, тоже ускользнула из-под самого носа… И, главное, то, что он до сих пор не может разыскать никого из них. И было это, без всяких оправданий, результатом грубейших промахов, допущенных лейтенантом.— Душераздирающая исповедь, Богул! Сочувствую. Но такое состояние, знаете ли, пагубно для личности… Вам надо взбодриться. Хотите раскрыть преступление века в вашем городе? Уж-ж-жасную тайну?— Не хочу!— Не сопротивляйтесь, Богул.— Говорят вам, не хочу, — уже менее напористо возразил лейтенант.— Неужели самому не интересно? Может, вы и детективы читать не любите?— Ну, люблю.— Я так и думала. А знаете, как в старину называли детективы? “Роман тайн”, “новелла тайн”…— Ну…— Не спешите отказываться!— А в чем подвох?— Да, в общем, сущие пустяки..— А именно?— Надо разрешение на эксгумацию.— Ну, какова! — Богул даже задохнулся от светловской наглости.— Шучу! Какая там эксгумация! Эксгумация — это когда хоронили. А когда просто закопали, то просто надо немного покопать… * * * Луна светила так ярко, что можно было обойтись и без фонарей.Хозяев попросили остаться в доме. Но видно было, что они не спали, и в темных окнах то и дело приподнимаются занавески.— Хорошо, хоть соседи не в курсе и спят, — пробормотал Богул. — А то бы тут уже на наше ночное представление столько народу сбежалось! Представляете, если мы ошибемся, каким станем всеобщим посмешищем?— Не ошибемся, — уверила его Светлова. — Это тот самый сад.Горенштейн с немой девушкой сидели в стороне на скамейке.Немая с любопытством озиралась по сторонам…— Спросите у нее, Соломон Григорьевич… Ну, вы ведь умеете с ней “разговаривать”… Знакомо ли ей это место? Знает ли она этот дом, этот сад?Аня видела, как Горенштейн взял Немую за руку и стал ей что-то вполголоса говорить. Видела, как девушка в ответ отрицательно закачала головой.Наконец Соломон Григорьевич очень решительно попросил всех отойти как можно дальше.Аня слышала, как изменился его голос, когда он стал говорить с Немой.Очевидно было, что его воздействие на пациентку от сеанса к сеансу стало очень сильным и все более уверенным. Потому что уже через несколько минут свершилось в очередной раз чудо… Немая заговорила! И Аня снова услышала, как из уст девушки вырывается тот прежний детский лепечущий голос:— Мама, я никому не скажу! Мама, не бей меня, я никому не скажу! Нет, нет, я только подружке сказала, где папа лежит. Когда мы с Танечкой играли, я ей сказала;.. Но я, мамочка, ей больше ничего не скажу!Мама, ну, мама, можно мне пойти погулять?! Мамочка, ну разреши мне пойти погулять хоть немножко!Мама, а папа под землей лежит в саду? Там трава и цветы.., там хорошо… Мама, а папа никогда не встанет?.. Мама, ведь земля тяжелая, как же папа встанет? Я пойду к нему… Пойду…Неожиданно девушка встала со скамейки и сделала несколько шагов…На считанные секунды она приостановилась, а потом уверенно пошла между деревьями. Наконец снова остановилась… Обхватив вдруг голову руками, забилась в рыданиях.— Я обещала мамочке, что никому не расскажу! — всхлипывала девушка. — Я обещала… Истерика становилась все сильней… И Горенштейн поспешил вывести свою пациентку из гипноза.— Все в порядке, Мариночка! — он успокаивающим жестом приобнял ее за плечи. — Все закончилось! Вам не надо ничего бояться! Здесь мамы нет. Никто вас не обидит. Успокойтесь!Скворцова как будто очнулась, изумленно озираясь по сторонам. Теперь у нее снова был вид человека, который попал в совершенно новое, незнакомое для него место.И вдруг она судорожно схватилась за локоть Соломона Григорьевича, боясь оступиться, в темноте.— А ведь только что она двигалась здесь так, будто знает здесь каждую ямку, каждую впадинку, скрытую густой травой! — заметил Богул.— Детские впечатления самые четкие. Самые яркие и долговечные. Это называется импринтинг. То, что узнал, увидел в детстве маленький ребенок, впечатывается в его сознание навсегда. Но последующие потрясения, внушенный ей страх, внутренний запрет на определенные действия не дают Немой возможности, когда она в сознании, воспользоваться этими воспоминаниями. Они будто закрыты от нее же самой на крепкий замок… Закрыты запретами и страхом.Но в гипноидном состояния запрет снимается и девушка как бы возвращается в то время и тот возраст, когда еще “умела” разговаривать. Вы были свидетелями того, как она сразу узнала и этот сад, и это место, где когда-то увидела то, о чем ей, по-видимому, строжайше запрещено было рассказывать посторонним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88