Когда вожатый выскочил на пятачок, Атамана всерьез собрались «мочить». В свете луны, как в приключенческом фильме, сверкнул тесак. Все было неестественно и фальшиво, только страх настоящий. Ефим набрал в грудь воздуха и атаковал подонков.
Потом, пока ждали «скорую», Атаман рассказал ему, как круто Ефим расправился с бандитами. Береславский не верил: суперменом он точно не был. А зря: все так и было. Страх за себя и мальчишку сотворил чудо: первый парень, с ножом, с одного удара был отправлен в глубокий нокаут. К сожалению, у второго тоже был нож, в результате чего Ефим поимел проникающее ранение правого легкого.
Атаман получил полную возможность смыться, но не воспользовался ею. И даже наоборот: вытащил из петли в брючине припасенный обрезок арматурины-"двадцатки" и очень сильно опустил его на голову второго бандита.
Интересная деталь: когда на крики мальчишки подоспел военный патруль, выискивавший самовольщиков с девицами, бандиты еще не очухались. У патруля — лейтенант да два курсантика со штык-ножами, — не было рации, поэтому Атаман совершил второй подвиг: избитый и окровавленный, он с безумной скоростью пробежал километр до лагеря, откуда по телефону вызвал «скорую». После чего опять-таки не остался в медпункте зализывать раны, а вновь вернулся своим ходом к озеру.
…Ефима на носилках несли в машину: она не смогла подъехать к воде. Атаман шел рядом, держа вожатого за руку.
— Не умрешь? — почему-то шепотом спросил он.
— Не должен, — подумав, ответил Ефим.
Носилки запихнули в длинную «Волгу».
— Атаман! — позвал Береславский из глубины.
Атаман просунул голову внутрь. Он плакал. Второй раз за месяц. А может, за жизнь.
— Не будь злым, Атаман, — попросил Ефим.
— Не буду, — пообещал Атаман.
Больше они не встречались.
«Ауди» степенно ползла в потоке машин, не пытаясь лавировать и обгонять. Ефим не спешил. Это был его стиль: сначала — сделать, потом — обдумать. В зеркальце заднего обзора он разглядывал Атамана. Сколько ж ему? Лет тридцать семь-тридцать восемь. Такой же тщедушный и злющий, как прежде. Только лицо морщинистое, да редкие короткие волосы в седине.
Все в нем не удалось. Даже седина не благородная, а какая-то сивая. Чего с ним теперь делать? Если б не мгновенно пронзившая сердце жалость — не к этому опустившемуся урке, а к тому одинокому пацану, — их сложно было бы представить вместе.
— Нагляделся? — зло спросил Атаман.
Тон ничего хорошего не предвещал, но Ефиму вдруг стало легче. Атаман никогда не был подарком. И тогда, и сейчас. Значит, судьба.
— Ты откуда такой красавец?
Атамана передернуло:
— Останови, я вылезу.
— Бедный, но гордый…
— Останови, сука!
Ефим ударил по тормозам, прижал машину к бордюру. Резко развернул, насколько позволяло спортивное сиденье, свое грузное тело.
— Меня нельзя так называть! Ты забыл?
— Ударишь инвалида?
— Легко! Ты такая же дрянь, как и в детстве.
— А что ты обо мне знаешь? — зашелся Атаман. — Ты вылечился и пошел в институт. А я — в зону. С четырнадцати лет!
— Ты тоже мог в институт.
— Не мог! Там другие институты!
— В лагерь случайно не попадают.
— Вы суки! Все суки! Суки! — С ним случилась истерика. Он забился в судороге. Слезы потекли, почему-то из одного глаза. Сведенный рот полуоткрылся, оттуда исходило то ли шипение, то ли стон.
Ефим изловчился и с левой врезал старому другу по морде. Голова дернулась, глаза остекленели, но через несколько секунд приступ прошел, и он начал приходить в себя.
— Успокоился? Я тебя в зону не загонял. Свинья грязь ищет сама.
— У нас на поселке подломили ларек. И порезали ларечника, — неожиданно спокойно сказал Атаман.
— Ну и что?
— Участковый пришел, спросил, когда у меня день рожденья. Я еще удивился. Ты за меня на нож полез. Этот днем рожденья интересуется. У меня мать и то не помнила.
— Ну и что?
— Исполнилось четырнадцать, и загребли. Надо же было по ларьку палку ставить*. Ларечник меня опознал. Я, когда первый раз откинулся**, пришел к нему. Он испугался, говорит, нажали.
— А ты что, не при делах был?
— Нет. Не был я у ларька. Меня вообще в поселке не было. Не веришь?
Возраст и жизненный опыт Ефима не позволяли верить уголовникам. Он внимательно посмотрел Атаману в лицо.
У Атамана от напряжения свело челюсти.
— Ты веришь? — Он облизал пересохшие губы.
— Не знаю. Похоже, верю… — задумчиво произнес Ефим. — А где ж ты был, когда ломали ларек?
— У тебя, — осипшим голосом сказал Атаман. — В больнице. Тебя выписывали…
Некоторое время они сидели молча.
— Тебя встречали родители. На белых «Жигулях». А до этого приезжала девчонка, совсем рыжая.
— Анька, — машинально подтвердил Ефим.
— А с самого утра приходил твой друг длинный, который к тебе в лагерь приезжал. А до того вечером — Француз…
— Ты что, всю ночь там околачивался?
— А куда ж мне было деться? Три часа до дома. Я в подвале спал.
— Что ж не подошел, почему потом не написал? Хоть кто-то тебя там видел, могли подтвердить.
— Я — волк, Ефим. Волкам адвокаты не нужны.
— Дурак ты, а не волк. — Береславский включил левый поворотник и въехал в поток. — Где ногу оставил?
— Там же, где и руку. На Северном Урале. Там и так холодно, а в горах особенно.
— Побег?
— Третий. Четыре «ходки». Сейчас вышел. Справка есть. Что еще интересует?
— Почему наколок нет?
— На той руке были, — усмехнулся Атаман. — Мне «партаки» ни к чему. Я и так в авторитете.
— А почему тогда на перекрестке стоишь?
— Слишком много спрашиваешь, — помрачнел Атаман.
— Ладно, отложим. Чем дальше займешься?
— Есть план, Ефим.
— Какой же?
Атаман молчал.
— Так какой же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18