Во-вторых, у вас на ногтях белые полосы. Ногти растут по миллиметру за десять дней. Судя по удаленности этих полос от основания ногтя, минуло примерно дней двадцать. А белые полосы говорят о том, что организм пережил сильное потрясение. Например, болезнь или беда. Вид у вас цветущий. Остается беда.
- А как о муже? - тихо спросила она.
- Что самое страшное для красивой девушки? Потеря любви, а не денег, должности или имущества. Кроме того, на вашем пальце есть заметный след от обручального кольца. Почему-то вы его сняли. Я связал это с бедой. Вот и все.
Все ли? Он мог бы предречь, что при ее внешности одинокой она не останется; что и невзгоды ее минуют - ну, разве только не будет возможности сменить автомашину, купить яхту или достать наимоднейшие бусы; что проживет она спокойно и тихо, вращаясь по заданной и привычной орбите от работы к магазину, от магазина к телевизору; что красота станет убывать заметно, при каждом взгляде в зеркало; что беспричинное раздражение станет прибывать тоже заметно, чуть ли не в каждом разговоре с близкими; что все чаще - может быть, от этого раздражения - начнет приходить дикая мысль об иной, неизведанной и пропущенной жизни...
Но Рябинин бросил предрекать.
- Странный вы, - сказала она, разглядывая его с новым, нагрянувшим интересом.
- Чем странный?
- Непохожий...
- На кого непохожий?
- Ни на кого. Так и должно быть...
Два рябининских вопроса готовы были сорваться с языка - как понимать его непохожесть и что значит "так и должно быть"?..
Но она вновь легко вскинула руку и провела пальцами по лбу, чуть его касаясь, - паутинку ли смахнула, мысль ли отстранила... И опять сердце Рябинина отозвалось тихой и сладкой болью. Сознание, тронутое этой болью, засуетилось отчаянно и бесплодно. Оно ринулось в детство и юность, где этой Жанны быть не могло; оно скорее вычислительной машины перебрало полузабытые встречи последнего десятилетия - Жанны и там не было. Но это легкое движение руки ко лбу хорошо ему знакомо и с чем-то связано - с далеким и чудесным, как видение из детства. Ее загадочные слова "так и должно быть"... Что так должно быть? Его странность и непохожесть на других? А ее дикое предположение, что следователь разузнал о ней, - откуда оно?
- Кто вы? - вырвалось у Рябинина.
- Дочь лейтенанта Шмидта, - улыбнулась она насильно.
- Кто вы? - повторил он.
- Узнайте. Дать вам руку?
Бывшая подследственная? Отбыла срок, исправилась, выучилась и зашла к следователю, чтобы мило побеседовать? Но она слишком молода, да и помнил он своих подследственных, тем более женщин.
- Я вижу вас впервые в жизни, - сказал он убежденно.
- Да.
- И все-таки я знаю вас давно.
- Да, - чуть подумала она.
Рябинина схватил влажный озноб - видимо, пахнуло зимой от широкого окна. У кого-то это есть... У индусов? Человек живет много жизней, не зная об этом. Умирает лишь его бренная плоть, а душа переселяется в другую плоть, вновь рожденную. Так не жил ли он вместе с этой Жанной Сысоевой в какой-нибудь иной жизни, которую он, разумеется, не помнит и не знает? Да вот она-то вроде помнит...
- Кто вы? - спросил он в третий раз.
- Жанна Сысоева, - улыбнулась она виновато, потому что не отвечала на его вопрос.
Рябинин ждал. Тогда она, словно решившись, щелкнула своей модной сумкой, раскрыла ее, что-то достала и положила перед ним, на лист бумаги с его летучими мыслями. Круглая коробка из пятнистой пластмассы, величиной со среднюю черепаху...
- Что это?
- Откройте.
Пальцы, ставшие вдруг непослушными, открывали коробку долго и неумело. Она пусто щелкнула, как орех раскололся...
На подстилающей вате зимним притушенным светом мерцал крупный кристалл.
- Боже...
Жар, который вдруг обдал Рябинина, вдруг и скатился с него, как убежавший смерч. И, как после разрушительного смерча, осталась долгая боль, все нарастающая, все сильнее стучавшая в сердце, - та же самая боль, которая приходила после ее легких касаний лба. Только теперь в этой боли не было тайной сладости, и может быть потому, что память Рябинина ожила.
Он провел пальцем по холодным вытянутым граням. Топаз... Бесценный, безупречный и бесцветный кристалл. Нет, не бесценный - есть камни и подороже. Не безупречный - на одной грани заметна щербинка величиной с детский ноготок. Не бесцветный - была в нем капля солнечной желтизны, такая малая и далекая, словно на другом конце стола лежал апельсин. И эта почти не видимая желтизна вдыхала в льдистые грани жизнь, как кровь в побелевшее тело. Топаз... Рябинин знал его на вид, на ощупь, на вкус. Он долгие годы снился ему, видясь то живым кристаллом, то прозрачным солнцем, то продолговатой луной, то граненым лимоном... Тогда Рябинин просыпался и не мог уснуть, растревоженный тем, что когда-то и где-то было и никогда и нигде не повторится. Этот камень, даже через сны, волшебно приближал его юность. Но с годами он вспоминался лишь изредка, снился все реже, упуская молодость туда, куда все идет в этом мире. Рябинин выбросил его из головы, чтобы освободить душу для иных треволнений. Мало ли что было за сорок прожитых лет... Хочешь быть свободным, носи дешевые костюмы.
И вот топаз лежит на столе, раздвинув время и перенесясь оттуда, из забытого, из юности. Сколько отодвинуто лет? Двадцать три года... Или двадцать четыре?
- Откуда он у вас? - спросил Рябинин не своим голосом.
Она молчала, упорным взглядом заставляя его догадаться. Но он уже знал...
- Вы ее дочь...
Рябинин вскочил. Почему-то встала и она, замерев посреди кабинета. Он подошел к окну и повернулся к ней спиной, чтобы она не видела его лица...
Снег давно не шел. Полдень вычистил небо до стеклянной синевы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33