— Ага! И что дальше?— Не понимаю твоего глумливого тона. Дальше я с ним встречусь и попытаюсь выяснить, имеет он какое-нибудь отношение к убийству Бирюкова . или нет.— И каким же это образом, интересно?На эту тему у меня были пока весьма смутные соображения, но некоторые наметки все-таки имелись.— Уильям Шекспир. «Гамлет». «…Я слыхал, что иногда преступники в театре бывали под воздействием игры так глубоко потрясены, что тут же свои провозглашали злодеянья: убийство, хоть и немо, говорит…» Понятно? Или тебе нужно на совсем уж примитивном уровне объяснять? Приду к нему, под видом сюжета своей будущей пьесы расскажу историю с убийством Бирюкова и посмотрю, как он отреагирует!Я начала с высокопарного слога и цитирования все того же академического перевода Лозинского, Леха же огорошил меня неожиданным и искренним:— Нет, ну вы видали дуру, а?! — Слова эти, похоже, адресовались Небесам, уличным фонарям, а также бетонному забору и расклеенным на нем афишкам. — Жень, ты понимаешь разницу между художественным произведением и жизнью? Между сре-дне-ве-ко-вым художественным произведением и нашей чертовой, реальной жизнью? Так он тебе и расколется! Услышит твою «Сказочку про Козявочку», в ножки бухнется и заплачет: «Простите меня, пожалуйста! Посадите меня поскорее в тюрьму!» Чего ты ждешь? Что у него глазки забегают, или «смертельная бледность проступит на челе»? Слушай, твоим классным рецептом надо поделиться со следственными органами и награду за ноу-хау попросить — этак тысяч сто долларов. Или лучше — миллион! Они там, бедненькие, сидят, мучаются, не знают, как преступников раскалывать, а решение — вот оно! Опишите подозреваемому красочно и драматично картину преступления, он зарыдает, закричит: "Огня!Огня!" — и начнет в ужасе рвать на себе волосы!— Может, хватит? — Я посмотрела на Леху мрачно и осуждающе. — Чего ты тут раскудахтался? Есть у тебя другой вариант — предлагай! Нет — иди и молчи.— «Иди и молчи»? — Он снова покраснел равномерно, исключая лишь поганисто-белый кончик носа. — Ты хоть понимаешь, что завтра, возможно, встретишься с настоящим убийцей?! Если он действительно убил Вадима Петровича, то и с тобой у него, можешь мне поверить, не заржавеет! Куда ты лезешь — подумай!— Да тебе-то какая разница? То тебе не нравится, что я из Москвы собираюсь уезжать, то к Москвину меня не пускаешь… Ты что, деньги в меня вложил, как в скаковую лошадь, и боишься, как бы я раньше времени не сошла с дистанции?— Естественно, деньги! — Напарничек нервным движением ослабил свое светлое кашне. — Одних котлет на тебя сколько пошло, хотя ты и утверждала, что есть не будешь!— Леш, я сейчас не настроена шутить.— А если серьезно… Если серьезно…Я уже знала, что он сейчас скажет. И хотя своим любимым мужчиной по-прежнему считала Пашкова, уже почти хотела, чтобы он это произнес. Может быть, для того, чтобы почувствовать себя красивой и желанной. Вспомнить, что и меня можно любить, а не только терзать и гонять…Леха стоял передо мной красный и злой, как сто индейцев. Уши его едва не шевелились от ярости, на щеках тяжело перекатывались желваки. Он был выше меня сантиметров, наверное, на пятнадцать и совершенно не походил на Пашкова.— Ну, так что же, «если серьезно»? — спросила я несколько более издевательски, чем собиралась.— А то, — рявкнул он, глядя куда-то поверх моего плеча, — что ты лезешь в дерьмовую историю и меня за собой тащишь. Бородин сказал, что всем бошки открутит — он и открутит! А мне моя башка вообще-то дорога…Это было совсем не то, что я ожидала услышать. Напротив — то, чего я не хотела бы слышать ни при каких обстоятельствах!— Так, значит, ты не из-за меня? Из-за себя? — почти против воли вырвалось из моего горла. Я поперхнулась и, рывком поправив на плече сумочку, быстро зашагала к метро. Леха за мной не побежал…Все утро следующего дня я провела в тяжких раздумьях. А если уж быть совсем честной, то просто тряслась от страха. То, что Москвин — убийца, казалось весьма вероятным. И меня он может прихлопнуть, как надоедливую осеннюю муху, бьющуюся в стекло. Правда, о нашем рандеву на даче знали Владимир Макарович и Леха: оставалось надеяться, что до милиции слух о моем исчезновении все-таки дойдет. Но это весьма слабо утешало. К тому же дедушка Пеев наверняка уже на следующее утро забыл о моем существовании, а Леха… Леха — тот просто побоится попасть в историю и не захочет рисковать своей драгоценной башкой.Время летело на удивление быстро. Так обычно бывает, когда собираешься к стоматологу и, тихо скуля, наслаждаешься последними минутами жизни, не заполненными болью и запахом жженой кости. Кажется, только что было десять — ан нет: часы показывают уже половину одиннадцатого. Вроде бы совсем недавно часовая стрелка подползала к одиннадцати — и вот уже почти полдень, а в Логиново нужно выезжать за часа полтора до встречи!И самым обидным было то, что ничего особенно толкового в моей голове так и не зародилось. Вчера, с пафосом цитируя Лехе Шекспира, я понимала, что все это — ерунда. Но не признавалась исключительно из вредности. Сегодня тактических и стратегических планов по-прежнему было ноль целых ноль десятых.Впереди меня ждала встреча с возможным убийцей, а позади… Впрочем, что было позади? Театр? Пашков? Унизительный спектакль, устроенный Бородиным? И труп Бирюкова, наверняка уже надежно спрятанный где-нибудь на дне реки или дотла сожженный в негашеной извести…В общем, в двенадцать тридцать я хорошенько умылась холодной водой, тяпнула для храбрости водочки, заблаговременно приобретенной в киоске возле почты, и вслух сказала себе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115