А я тупо шагала вперед, как смертник, которого ведут на расстрел.Шагала и почти хотела, чтобы мне на голову свалился какой-нибудь шальной кирпич. По крайней мере, на этом все бы закончилось…Излишне говорить, что ночь была бессонной. Едва войдя в квартиру и не успев даже разуться, я бросилась на кухню и вооружилась длинным и острым ножом для разделывания рыбы. Потом, ежесекундно озираясь и вздрагивая от каждого шороха, обследовала все укромные уголки — благо в моей крохотной квартирке таковых было немного! Посмотрела даже в тумбочке для обуви и под ванной.Отрубленных рук, равно как и других частей тела покойного Вадима Петровича, не обнаружилось. Но я, понятное дело, не успокоилась и, все так же сжимая в руке нож, уселась возле самой двери, надеясь, в случае чего, успеть выскочить.На улице постепенно темнело. Солнечные блики на полу сделались закатно-розовыми, а потом и вовсе исчезли. Сидеть у порога стало страшновато.Какие-то шаги в подъезде, зловещие скрипы и чье-то дыхание по ту сторону двери, мерещившиеся так явственно… В довершение всего пронзительно и страшно зазвенел телефон. Я, едва не получив мгновенный инфаркт, на подгибающихся ногах добрела до аппарата и сняла трубку. На то, чтобы сколько-нибудь внятно сказать «алло», моих сил уже не хватило. Зато женщина на том конце провода затараторила быстро и жизнерадостно:— Алло! Мне бы Евгению… Это вы? Ох, как хорошо! Я тут раскопала одну старую газетку с объявлениями, и там написано, что вы оказываете… хм-м-м, как бы это выразиться?.. Ну, определенные услуги, что ли? В общем, мой муж…— Никаких услуг и никаких мужей. Не звоните сюда больше, — деревянным голосом проговорила я и шарахнула трубкой о рычаг.В общем, с восьми часов вечера моим пристанищем стала тахта в комнате.Отсюда почти не слышны были шаги в подъезде, но зато на потолке неровными сполохами мешался свет фар подъезжающих машин. Вдобавок ко всему обои, не выдержавшие первого морозца, начали потрескивать сухо и тревожно, а ближе к ночи ни с того ни с сего заворчал холодильник.Слух мой болезненно обострился. Я различала теперь и слабый шелест тюля на окне, и шуршание суетливых тараканьих лапок. С точностью могла сказать, через сколько ступенек перешагивает человек, поднимающийся по лестнице. Каждые пять минут сердце мое заходилось от страха. Холодный пот, обильно смочивший виски, медленными струйками стекал вниз, к шее.Когда окна в доме напротив погасли, мне сделалось и вовсе нехорошо. Да еще ладно бы погасли все! Но нет! На черной, спящей громаде холодной девятиэтажки бельмом светилось одно-единственное окно! Напрасно я пыталась убедить себя, что это засиделся над учебниками какой-нибудь студент или полуночник, мающийся бессонницей, пролистывает старые газеты. Окно смотрело на меня безумным желтым глазом, в темном углу что-то шуршало и возилось. А я задыхалась от ужаса и, казалось, все яснее различала синюшную мертвую руку со скрюченными пальцами, материализующуюся из воздуха прямо на фоне черной стены…Но, как ни странно, утро все-таки наступило. У соседей задребезжали будильники, на улице дворничиха зашоркала метлой. Из темноты проступили черные ветви облетевших деревьев. Я осмелела настолько, что прошла на кухню, включила чайник, прямо в стакан насыпала заварки и в несколько глотков выпила обжигающий горло напиток. Несмотря на страх, разъедающий мои бедные нервы, спать хотелось ужасно. Некстати вспоминались кровавые байки про Фредди Крюгера, но глаза все равно закрывались, голова болела, и все тело покрывалось противной гусиной кожей.До десяти утра я просидела в квартире, а в половине двенадцатого уже подходила к той самой детской площадке, где вчера мы разговаривали с Ольгой.Она была здесь. Сидела на железных перильцах и отрешенно наблюдала за белым пуделем, весело прыгающим рядом с мальчиком, одетым в синий пуховик. Лицо ее было бледным, губы бескровными, а глаза — какими-то погасшими. Вместо белого нарядного свингера — темно-вишневое, почти черное, полупальто с узким черным шарфиком.— Извините, что вчера мы так расстались, — вместо приветствия сказала она. — Я сегодня пришла пораньше: побоялась, что мы с вами разминемся…Я молчала, все еще не веря в то, что она действительно пришла.— Может быть, пойдем ко мне? Я здесь живу совсем недалеко… Если вы, конечно, меня больше не боитесь…Пудель в очередной раз радостно загавкал, чуть ли не переворачиваясь в воздухе от переполняющего его счастья. Я молча кивнула.— Значит, идем, — констатировала Ольга и поднялась с перил.Жила она и в самом деле недалеко — всего в каких-нибудь двух кварталах и, наверное, минутах в пяти ходьбы от Наташкиного дома. Подъезд был чистым и светлым, дверь в квартиру — стальной. В прихожей Ольга предложила мне вешалку для куртки, а сама, мягко скользя по линолеуму белыми шерстяными носками, прошла на кухню. Надо сказать, что, несмотря на все, выглядела она достаточно собранной.Появившись в дверях комнаты с подносом, на котором стояли две чашки, сахарница и тарелка с блинчиками, она первым делом «обрадовала» меня фразой:— Я много думала над тем, что произошло, и поняла, что все это, вероятно, не имеет ко мне прямого отношения. Дело в том, что сколько-нибудь логичной связи между мной и вашим Человеком в сером вообще быть не может.На мельхиоровый поднос в ее руках я посмотрела почти с ненавистью, с такой же ненавистью окинула взглядом чуть побледневшее и заострившееся, но все же до неприличия красивое ее лицо. «Вашим Человеком в сером!» Как будто это мной, а не ею интересовался в «Лилии» страшный незнакомец с замотанным лицом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115