Даже «игрушки» и те стоят стандартные, да и дискет что-то не видно.— Но есть еще в чем полазить?— Есть… — Он не очень уверенно, но все же кивнул. — «Slov» я не до конца просмотрел. Может, там что-нибудь занятненькое обнаружится… Хотя, честно говоря, Жень, мне слабо верится, что перед смертью он любезно занес в какой-нибудь файл фамилию, имя и отчество убийцы…— Не остри! — угрюмо попросила я и приступила к обследованию ящика.В ближайшие же десять минут мне пришлось с грустью убедиться в том, что если записную книжку со специально выделенными адресами и телефонами тебе не подсовывают нарочно, то найти ее чрезвычайно трудно. Попадалось что угодно: какие-то старые рецепты и скомканные носовые платки, сломанные зажигалки и аудиокассеты. Зловещая пачка бумажных салфеток лежала с самого краю. Но вид теперь она имела самый что ни на есть обыкновенный. Еще в двух ящиках обнаружились старые грамоты и дипломы, холостяцкий набор ниток-иголок и нераспакованный блок «Кэмела». Джинсы, рубашки и джемперы — в отделении для одежды.Семейство пиджаков было представлено единственным темно-серым уродцем.Похоже, Вадим Петрович не питал болезненного пристрастия к классическому мужскому костюму. Дохлой змейкой на дне шифоньера свернулся синий шарф.Преодолевая неловкость, я осмотрела карманы, но ничего существенного не обнаружила. Не порадовала ничем интересным и книжная полка. Зато на антресолях, под серой норковой ушанкой обнаружился довольно увесистый фотоальбом.Леха приветствовал мою перспективную находку торжествующим «Bay!», я же смахнула с обложки едва заметный налет пыли и опустилась вместе с трофеем на ковер.Чего здесь только не было: и совсем старые, детские фотографии с корявыми подписями «2 года 5 месяцев», «3 года 2 месяца», «5 лет, день рождения», и школьные нечеткие снимки с деревьями, сливающимися на заднем плане в сплошную, пронизанную солнцем дымку. И фотографии студенческих лет, и очаровательные женские портретики с милыми, скромными и, наоборот, призывными улыбками на накрашенных устах…Наконец галерея побед Вадима Петровича закончилась, уступив место фотографиям с какого-то спектакля, за ними последовали снимки с великолепного банкета: Бирюков во главе стола, щедро улыбаясь, провозглашает тост, Бирюков по-гусарски пьет из округлой, сверкающей стопки. Снова спектакль — похоже, «Чайка». Вручение какой-то грамоты. А вот на следующем листе фотографий не было. Точнее, место для них имелось — стандартная картонная страница с удобными уголками, причем один из уголков надорван, а под другим даже застрял обрывок снимка. Дальше снова фотографии, а здесь — пустота!И очень похоже было на то, что карточки вытаскивали второпях, лихорадочно.Я постучала ногой по ножке Лехиного стула и молча протянула альбом. Он только тихо присвистнул и подцепил надорванный уголок пальцами.— Думаешь, тот, кто убил Бирюкова, ликвидировал напоминание о себе?— Может быть… Или на этих снимках было что-то такое…На сердце стало тревожно и нехорошо. Снимки… Фотографии… Что-то такое, на что я не обратила внимания. Эти постановочные фотографии в Ольгином альбоме… Бирюков в вестибюле кафе на фоне мозаичного панно… Бирюков в полосатой тенниске на базе отдыха… Бирюков, вольготно раскинувшийся на лавочке в вечернем парке… Что же меня тогда так встревожило? Что или, может быть, кто?Нет, теперь уже не вспомнить! Тем более, что лиц, фоном промелькнувших на тех фотографиях, было достаточно много: какие-то улыбающиеся мужчины, женщины в легких платьях, юнцы в затемненных очках…— А что, если тот, кто выдрал отсюда карточки, не хотел, чтобы всплыл сам факт их с Вадимом Петровичем знакомства? — Леха наклонился вперед и подпер рукой подбородок. — Это все, конечно, очень странно, но пока ничего нам не дает…И в этот момент в дверь постучали. Сначала тихо и едва слышно. Потом настойчивее и под конец, когда Леха уже выглянул из комнаты в коридор, так, будто в квартире находился глухой, реагирующий исключительно на сотрясение мебели.— Леша, кто это? — трусливо прошептала я. — Что нам теперь делать?Прятаться?— Н-ну… — раздумчиво протянул он. — Я думаю, нужно сначала посмотреть в глазок, а потом уже действовать по обстоятельствам. Как индеец, красться умеешь?Я не умела, о чем и оповестила энергичным мотанием головы. Леха вздохнул, видимо сетуя на мою бесполезность, и на цыпочках, прижимаясь к стене, медленно пошел к двери. И тут через замочную скважину в гулкое пространство коридора вполз громкий змеиный шепот:— Алена Ивановна, это я! Откройте, пожалуйста! Я же знаю, что вы здесь!Голос, вне всякого сомнения, принадлежал милой бабушке Елизавете Павловне.«Проклятый Мюллер!» — подумала я, обгоняя Леху и приникая к дверному глазку. И чуть не рухнула в обморок. На лестничной площадке рядом с мерзкой старушенцией стояли еще две бабуси, такие же приторно положительные и наверняка столь же зловредные! Одна из них выглядела скорее этакой пожилой дамой: светлая помада на губах, подведенные брови, редеющие пряди покрашены в русый цвет и заботливо уложены. Вторая, с пластмассовой гребенкой в седых волосах и во фланелевом халате в крупный горох, почему-то наводила на мысли о Каюмовой на пенсии.— Алена Ивановна! — снова зашипела Мюллерйха, приникнув к двери. — Откройте! Я знаю, кто вы. Мы пришли, чтобы вам помочь!Леха недоуменно повел светлыми, кустистыми бровями. Я в ответ только пожала плечами. Настойчивые бабуси, похоже, не собирались уходить.— Может, откроем? — одними губами произнес он. — В принципе мы ничего не теряем. В крайнем случае, больше никогда здесь не появимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115