Надо отдать должное нашим сыщикам — они профессионалы высокого класса. Не все, конечно. Но есть среди них Мегрэ. По номеру проверили все прачечные и всех клиентов — хозяев полотенца. Нашли. Им оказался некто Федот. Казалось, вот он — бери его и сажай. Да не тут-то было, оказалось Федот, да не тот. Обыкновенный работяга. Чист, как стеклышко, и с милицией никогда не имел никакого касательства. Его на допрос: покажи свои номерки-бирки. «Пожалуйста, смотрите». Посмотрели его белье с пометками. Ну и что? Он в недоумении, спрашивает следователей: Бога ради, поясните, в чем тут дело? Что вас интересует. А ему вопросик: «Ты никому не одалживал бирки прачечной?» А он — святая душа — и бухнул с испугу: «Как же, давал Силанову». Ниточка потянулась, клубок начал разматываться. Рэкетиры вздрогнули, поняли, что попали в поле зрения милиции. Встретились с Юликом, спросили, ты, мол, заявил ментам. «Нет, не заявлял», — солгал Юлик. «Тебя вызывали на допрос?» «Вызывали», — сказал правду Юлик. «О чем спрашивали?» — «О вас». — «Что сказал?» — «Все, как было, ничего не убавил и не прибавил». «Учти. Во второй раз живым не выпустим», — пригрозили. Юлик учел: немедленно махнул «за бугор».
Он снова умолк, закурил сигарету и Маше предложил. Она отказалась. После длительной паузы спросила:
— Это все?
— Куда вы торопитесь? — улыбнулся Леонид Ильич пересохшими губами, обнажившими широкий частокол мелких зубов. — Здесь точку ставить рано, потому как зло не наказано. Юлик уехал, исчез, короче говоря спрятался, но преступники остались, и наша доблестная милиция шаг за шагом приближается к цели. И они это почувствовали — преступники. Их главарь, некто Сазон, приглашает Силанова и строго спрашивает: «Ты давал полотенце Юлиану в своей ванной?» Тот, естественно, говорит: «Давал». «А на полотенце номерок из прачечной был?» — «Был. Но это не мой номерок, я предусмотрительно взял его у знакомого, у Федота». Сазон вскипел: «А знаешь ли ты, курва, — извините за выражение, — что от Федота менты пойдут к тебе, к нам? Ты чем, каким местом, подонок, думал, когда оставлял в ванной полотенце с номерком?! Ты нас всех заложил. Ты сам вынес себе приговор». Силанов, конечно, понимал, о каком приговоре говорит шеф: смертный приговор.
— Сазон сказал Силанову, что в данной ситуации есть два выхода: покинуть грешную землю должен один из двух — либо Силанов, либо Федот и таким образом оборвать следствию ниточку. Вы понимаете, что Силанов не имел желания уходить в мир иной, да и Сазону не очень хотелось лишиться своего верного партнера. Жребий пал на Федота, и привести в исполнение приговор было поручено лично Силанову. Как развивались события дальше, вам лучше и подробно расскажет следователь. Вот вам его телефон, звоните, договаривайтесь, встречайтесь, — неожиданно закончил рассказ Леонид Ильич. Вернее, оборвал на самом остром пункте который больше всего сейчас интересовал Машу. Леонид Ильич встал и повелительным жестом самоуверенного хозяина в сторону соседней комнаты не предложил, а приказал:
— Прошу вас… пройдите сюда.
Несколько озадаченная таким поведением предпринимателя, Маша не спеша, осмотрительно переступила порог. Посредине просторной комнаты, заставленной мягкой новой мебелью оранжевого цвета, стоял прямоугольный стол с приставленными к нему двенадцатью стульями. Стол был сервирован на две персоны с закуской доперестроечных времен: черная и красная икра, холодная осетрина, ветчина, колбаса «салями», сыр. В хрустальной вазочке ароматно нежились апельсины и краснобокие яблоки. И над всем этим перестроечным деликатесом златоглавой башней возвышалась бутылка французского «Наполеона». Висящая над столом хрустальная люстра играла высверками в хрустальных коньячных рюмочках и фужерах для воды. Вся эта обстановка дохнула на Машу чем-то давнишним, ушедшим в небытие, словно ее отбросили лет на пять вспять, и это сразу настроило ее на колюче ироничный лад. И память мгновенно высветила другую обстановку, в которой она только что побывала, мастерскую Иванова, скромно сервированный стол, и такой резкий, кричащий контраст, что она с нескрываемой подначкой сказала:
— Однако шикарно вы живете. Прямо, как в коммунизме, до которого мы едва не дошли. Впрочем, Леонид Ильич жил при коммунизме.
— Вы хотите сказать, живет в коммунизме, — шуткой воспринял ее колкость хозяин. — Леонид Ильич — это я.
— Я имела в виду другого, несгибаемого и совершенно забыла, что вы тоже Леонид Ильич.
Так, обменявшись легкими колкостями, они сели за стол. Разливая по рюмкам коньяк, Леонид Ильич — Второй, как он сам себя в шутку величал, между прочим заметил, что каждый живет по средствам, работает по способности и получает по труду.
— Какой лично у вас «навар»? — поинтересовался гостеприимный хозяин и прибавил: — Если это не коммерческий секрет.
— Вы имеете в виду заработок?
— Естественно, — ответил Леонид Ильич, покровительственно и в то же время самодовольно рассматривая Машу.
— Тысяча с небольшим, — ответила Маша, начиная догадываться, куда клонит разговор и ради чего вся эта шикарная сервировка.
— Не густо. Ниже прожиточного, — с деланным сочувствием ответил Леонид Ильич.
— А разве я исключение. Так живут девяносто процентов населения. Даже еще бедней, — не приняла сочувствия Маша.
— То есть в нищете. А когда ваша газетка отдаст концы? — сказал он, сделав ударение на последнем слове.
— Почему у вас такой мрачный прогноз?
— Такова неумолимая судьба десятков ей подобных блошиных изданий. Извините, я не хотел вас обидеть. Но факт есть факт — рынка вы, то есть ваша газетка, не выдержите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101