Неужели это был сон? сказал он, взявши себя обеими руками за голову; но страшная живость явленья не была похожа на сон. Он видел, уже пробудившись, как старик ушел в рамки, мелькнула даже пола его широкой одежды, и рука его чувствовала ясно, что держала за минуту перед сим какую-то тяжесть. Свет месяца озарял комнату, заставляя выступать из темных углов ее, где холст, где гипсовую руку, где оставленную на стуле драпировку, где панталоны и нечищенные сапоги. Тут только заметил он, что не лежит в постеле, а стоит на ногах прямо перед портретом. Как он добрался сюда — уж этого никак не мог он понять. Еще более изумило его, что портрет был открыт весь, и простыни на нем действительно не было… Он хотел отойти, но чувствовал, что ноги его как будто приросли к земле. И видит он: это уже не сон; черты старика двинулись, и губы его стали вытягиваться к нему, как будто бы хотели его высосать… С воплем отчаянья отскочил он и проснулся.
«Неужели и это был сон?» С биющимся на разрыв сердцем ощупал он руками вокруг себя. Да, он лежит на постеле, в таком точно положении, как заснул… Сквозь щель в ширмах виден был портрет, закрытый как следует простынею… Итак, это был тоже сон! Но сжатая рука чувствует доныне, как будто бы в ней что-то было. Биенье сердца было сильно, почти страшно; тягость в груди невыносимая. Он вперил глаза в щель и пристально глядел на простыню. И вот видит ясно, что простыня начинает раскрываться… «Господи, Боже мой, что это!» — вскрикнул он, крестясь отчаянно, и проснулся. И это был также сон! Он вскочил с постели, полоумный, обеспамятевший, и уже не мог изъяснить, что это с ним делается… Стараясь утишить сколько-нибудь душевное волненье и расколыхавшуюся кровь… он подошел к окну и открыл форточку… Лунное сиянье лежало все еще на крышах и белых стенах домов, хотя небольшие тучи стали чаще переходить по небу… Долго глядел он, высунувши голову в форточку. Уже на небе рождались признаки приближающейся зари; наконец почувствовал он приближающуюся дремоту… лег в постель и скоро заснул как убитый самым крепким сном».
СЛУГА СТАРОГО ДЖЕНТЛЬМЕНА
Сверток с надписью: «1000 ч е р в о н н ы х» действительно оказался в руках у Чарткова, выпавши на другой день из портрета, и то был уже не сон. Но это уже другая история. Чартков во власти кошмара; чтобы стряхнуть его, ему приходится просыпаться трижды. Сон ли снится ему? Галлюцинирует ли он? Или воображение Гоголя нарисовало нам то, чего не бывает на свете? Да как не бывает: нечто подобное троекратному пробуждению Чарткова, в ослабленной только степени, испытывают и нарколептики, и обыкновенные люди, находящиеся в перевозбужденном состоянии или в жару лихорадки.
Достоевский и Гоголь показывают нам диссоциированный сон во всех главных его проявлениях. Но этот сон — лишь один из симптомов нарколепсии, и не с одними нарколептиками он приключается. А вот Диккенсу удалось открыть целую болезнь, и его приоритет даже увековечен в ее названии — пиквикский синдром. Открыл ее Диккенс у одного из второстепенных персонажей «Записок Пиквикского клуба» — молодого лакея Джо. Впервые он появляется в конторе мистера Перкера в тот миг, когда Перкер и Пиквик погружаются в финансовые расчеты.
«…Внезапно раздался отчаянный стук в дверь. Это был не обычный двойной удар, а непрерывная серия оглушительных ударов, словно дверной молоток приобрел способность perpetuum mobile или человек, стучавший в дверь, забыл прервать это занятие.
— Черт возьми! Что это такое? — вздрогнув, воскликнул Перкер.
— Кажется, стучат в дверь, — отозвался мистер Пиквик, словно можно было сомневаться в этом.
Молоток дал более энергический ответ, чем любые слова, ибо забарабанил с удивительной силой и грохотом, ни на секунду не останавливаясь.
— Боже мой! — воскликнул Перкер, позвонив в колокольчик. Мы переполошим весь Инн. Лаутен, да разве вы не слышите?
— Сию минуту я открою дверь, сэр, — откликнулся клерк.
… — Поторопитесь, мистер Лаутен! — крикнул Перкер. — Он прошибет филенку!
…Существо, представшее взорам пораженного клерка, был парень — очень жирный парень в ливрее, который с закрытыми глазами стоял на циновке и как будто спал. Такого жирного парня клерк никогда не видывал даже в странствующих балаганах. Это обстоятельство, а также полное спокойствие и безмятежность парня, столь не вязавшиеся с представлением о человеке, поднявшем такой шум, произвели ошеломляющее впечатление на клерка.
— Что случилось? — осведомился он.
Удивительный парень не ответил ни слова, только клюнул носом, и клерку почудилось, будто он похрапывает.
— Откуда вы взялись? — полюбопытствовал клерк.
Парень безмолвствовал. Он тяжело дышал, но не подавал других признаков жизни.
Клерк трижды повторил вопрос и, не получив ответа, хотел было захлопнуть дверь, как вдруг парень открыл глаза, Несколько раз моргнул, один раз чихнул и поднял руку, словно собирался снова взяться за молоток. Заметив, что дверь открыта, он с изумлением огляделся и, наконец, уставился на мистера Лаутена.
— Какого черта вы так стучите? — сердито спросил клерк.
— Как? — медленно, сонным голосом промолвил парень.
— Как сорок извозчиков! — пояснил клерк.
— Хозяин приказал мне стучать, пока не откроют дверь. Он боялся, что я засну, — сообщил парень».
Хозяин, старый джентльмен, как выяснилось, ожидал внизу. Он просто послал своего удивительного лакея узнать, дома ли Лаутен. «Он всегда спит, — рассказывает он в другом месте о нем. — Во сне исполняет приказания и храпит, прислуживая за столом». «В высшей степени странно», — замечает мистер Пиквик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84