Его охрана, люди в баре, даже весь мой отряд приняли его за хайтона. Только хорошо подготовленный псибернавт, которому к тому же довелось побывать Источником, смог бы распознать подделку.
Как он смог сделать это? Насколько мне известно, жесткая кастовая система купцов не допускает исключений. Все дети аристо проходят генетические тесты, подтверждающие, что их родители – аристо. Его права на наследство должны иметь надежнейшие подтверждения – иначе хайтоны не признали бы его своим. Тесты ДНК проводятся эйюбианскими больницами, персонал которых теоретически невозможно подкупить, хотя я имела на этот счет некоторые сомнения. Все же предположить, что даже хайтон может подкупить сразу трех независимых экспертов, не могла даже я.
И с чего им это делать? Сама процедура генетических экспертиз существует благодаря стремлению аристо сохранить чистоту генофонда своей касты.
Нет, в этом решительно не видно было никакого смысла. Происходило что-то странное, а во всем, во что вовлечены купцы, я не любила ничего странного. Самое время узнать, зачем они на Делосе.
Я вернулась к посту безопасности за оружием и отправилась обратно в гостиницу – только захватить дезинтегратор. Я носила его в кобуре у пояса, дополнительно пристегнутой ремнем к ноге. Дезинтеграторы – не самое компактное оружие, поскольку основной их деталью является ускоритель частиц. При всем этом они неожиданно легки, ибо в отличие от другого ручного оружия сделаны не из более дешевых, но тяжелых сплавов, а из композитных материалов.
Топливом моему дезинтегратору служили абитоны – частицы, противоположные битонам, крошечным кирпичикам, из которых строится материя, открытым в двадцать первом веке. Битоны – еще их называют вимпонами – являются наименьшими из всех известных, почти не взаимодействующими друг с другом элементарными частицами, связанными тем не менее с электромагнитными полями. Процент образования устойчивых пар у них минимальный и подобно кваркам их почти невозможно найти в свободном виде. Собственно, электроны состоят из битонов – сотен тысяч битонов.
Когда я нажимаю на спуск дезинтегратора, абитоны попадают в ускоритель и разгоняются по сужающейся спирали, пока не вырываются из ствола узким лучом. Соединяясь с битонами, абитоны аннигилируют, высвобождая фотоны, то есть луч дезинтегратора превращает электроны в свет. И если даже малая часть составляющих электрон битонов аннигилирует, электрон становится столь нестабильным, что распадается.
При прохождении через воздух количество взаимодействующих абитонов и битонов сравнительно невелико, то есть луч дезинтегратора проходит ограниченное расстояние в воздушной среде почти без потерь. Другое дело твердые тела. Как только луч начинает пожирать электроны твердого вещества, нестабильность задетых электронов и энергия аннигиляции приводят к тому, что материал фактически взрывается.
Я не имела намерения убивать аристо; что бы там ни думали про нас люди, Демоны вовсе не убийцы по натуре. Кроме того, убийство аристо, даже поддельного, не даст ничего, кроме затруднения и без того безнадежных переговоров, которые мы время от времени пытаемся вести с купцами. Мне нужна была только информация, и дезинтегратор мог послужить отличным средством, чтобы убедить его выдать информацию мне.
Разумеется, после моего ухода он может обратиться в полицию. Но земляне не питают к аристо особой любви. Я рассчитывала на то, что, если я всего только задам ему несколько вопросов, они просто не дадут делу ход.
Я снова вышла в город, на этот раз в холмы Афин, примерно в десяти километрах к северу от Аркады. Этот район застраивался преимущественно дорогими особняками, отделенными друг от друга парками. Это занимало даже больше места, чем космопорт. Вряд ли аристо будет проживать в гостинице, если у него есть возможность снять особняк. Вопрос только, какой именно?
Большая часть участков ярко освещалась фонарями. Дома здесь напоминали формой корабли, изваянные из зеленого камня; даже газоны, на которых они стояли, казались морской поверхностью. Роль мачт исполняли позолоченные металлические шпили с нанизанными на них разноцветными дисками.
Даже нервоплексовые улицы в эти часы, когда движение почти отсутствовало, казались красивыми: серебристыми и гладкими. От моих шагов по нервоплексу пробегала легкая рябь. Все равно не люблю эту штуку. На ней я ощущаю себя уязвимее.
Я свернула в один из парков и пошла по тропинке, вьющейся между холмами. Я начинала уставать. Из-за разреженной атмосферы казалось, будто я лезу на высокую гору. Я задержалась у поля, поросшего клевером; грудь моя вздымалась, словно мне не хватало воздуха. Тут и там виднелись цветы, и с каждым дуновением ветерка цветы пели.
Я опустилась на колени и пригляделась к цветам. Каждый представлял собою гроздь бледно-розовых трубочек; судя по всему, именно эти трубочки и посвистывали на ветру, меняя тон в зависимости от длины и формы. Все вместе сливалось в нежную мелодию, плывущую в ночи. Она напомнила мне песенки. Мой брат Келрик играл такие на дудочках и блок-флейтах, которые мастерил в детстве. С тех пор прошло много лет; Келрик вырос в гиганта, и самая большая блок-флейта умещается у него в ладони. И все же чаще всего я вспоминаю его семилетним, каким он был в день, когда мы с ним укрылись от грозы в пещере.
Я спохватилась. Так я никогда не найду аристо: предаваясь воспоминаниям о детстве, бродя по поющим полям или шатаясь по улицам как последний бродяга. Я вернулась на тропу и пошла дальше, пытаясь настроиться на медитативный лад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109