Дезинтегратор на поясе только усиливал эффект. Я взяла его с собой, потому что хотела продемонстрировать кадетам, как он настроен на мой мозг. Однако стоило мне сесть в поезд, и я пожалела, что не оставила его дома. Люди рядом со мной имели испуганный вид. Оно и понятно: не каждый пассажир метро носит на бедре ускоритель античастиц. Впрочем, он стоял на предохранителе, так что его можно было не опасаться.
Когда я вышла из ДВИ, на землю спустились сумерки. Воздух был чист и закатное солнце еще грело. От горизонта до горизонта протянулась янтарная арка. Прекрасный вечер. Зачем спускаться под землю? До моего дома отсюда не больше двадцати километров по живописному Джейкобсширу. Трусцой я одолею это расстояние меньше чем за два часа. Или можно пойти по шоссе – это будет лишних пять километров. Если устану, сяду на флайбус, проходящий каждые два часа.
Я выбрала шоссе, идущее через поля мягкой туман-травы. Вечером все предметы отбрасывали по две тени: одну длинную – от заходящего солнца, другую короче – от колец. В траве порхали птички с коричнево-серо-золотым оперением; за ними скакали пушистые розовые зверьки с огромными ушами. Они выпрыгивали из травы, на мгновение мелькали в воздухе темными силуэтами на фоне бронзового неба и снова исчезали в травяной дымке. Пейзаж казался нереальным, словно смотришь голофильм, снятый через бронзовый светофильтр.
Примерно через час я вышла к небольшому строению у дороги – ресторану с маленьким магазинчиком. Услышав изнутри пение, я остановилась. Мне страсть как хотелось зайти, но точно так же не хотелось, чтобы на меня глазели. В конце концов чувство одиночества перевесило. Я подошла к дверям и распахнула их.
Столики в небольшом зале размещались у стен, посередине стояло еще несколько, по всей видимости, дополнительные. Зал освещался только свечами, поэтому в нем царил полумрак. В глубине зала на деревянном помосте сидел мужчина с вьющимися каштановыми волосами и пел чуть хрипловатым баритоном. Кроме него в зале находилось всего несколько человек, разговаривавших друг с другом или слушавших пение. Я уселась за свободный столик у стены, ухитрившись остаться никем не замеченной.
Когда ко мне подошла официантка, она даже не обратила внимания на нашивки праймери у меня на рукаве. В заведении, расположенном неподалеку от ДВИ, она, должно быть, привыкла часто видеть офицеров.
Я заказала стакан светлого рома. И выпила. И заказала еще. И выпила. И заказала еще. Забавно. За два последних дня я выпила больше, чем за предыдущие полгода. Но здесь, в этой пыльной зале, мне было уютно. Мне ничего не надо было делать, только сидеть и слушать пение этого парня. Он напоминал мне Джарита. Не то чтобы он был слишком похож на него – шевелюра не в счет, – но он тоже пел. И тоже вышел собой.
Я подозвала официантку:
– Принесите еще выпить.
– Рому? – спросила она.
– Да. – Я ткнула пальцем в певца. – Вы не… когда он кончит петь, не спросите ли вы его – не согласится ли он выпить со мной? – Я смутилась.
Что, если он откажется? – Если только ему не надо готовиться к следующему выступлению, – поспешно добавила я.
Официантка улыбнулась:
– Я передам ему.
Когда паренек кончил петь, я успела прикончить еще два стакана.
Официантка склонилась к нему, и он обернулся посмотреть на меня. Потом он кивнул, встал и исчез в двери за сценой.
Я поморщилась. Но прежде чем я успела обругать себя за дурацкое приглашение, он появился снова, направляясь ко мне. Он остановился у моего столика и поклонился.
– Добрый вечер, мэм.
Я улыбнулась.
– Соз. – Я махнула в сторону пустого кресла. – Составите мне компанию?
– С удовольствием. – Он сел напротив меня. – Меня зовут Ник.
– Ник, – славно звучит. – Что будете пить?
– Пиво сойдет.
Я снова подозвала официантку:
– Принесите нам пива и рому.
– Да, мэм. – Вид у нее был такой, какой обычно бывает у официантов, когда они считают, что ты пьешь слишком много.
Ник покосился на батарею пустых стаканов передо мной, потом на меня.
– Вообще-то я предпочел бы кофе. – Он улыбнулся. – А вы не хотите?
– Нет, спасибо, – ответила я. – Ром сойдет.
Официантка ушла, а я попыталась придумать, что бы такого умного сказать. Но мой ум отказывался помогать мне. Он где-то блуждал. Все, на что меня хватило – это на «Вы хорошо поете».
– Спасибо, – отозвался Ник.
– У меня есть брат, он тоже поет. Баллады и все такое, – я поморщилась.
– Я сама стараюсь не пробовать свой голос при людях. Он их пугает.
Ник засмеялся, будто я сказала что-то смешное.
– Уверен, что у вас красивый голос.
– Красивый, только слуха нет. – Он пугал даже меня. – Единственный, кому я пела – это младший братишка, Келрик, к-когда он был совсем маленьким. – Келрик стоял у меня перед глазами, улыбаясь той самой улыбкой, которую я так любила. – Ему, поди, было все равно. Когда ему было два года, а мне – одиннадцать, он всегда вешался мне на шею.
Лицо Ника смягчилось.
– Это хорошо.
Я улыбнулась воспоминанию:
– Конечно, хорошо.
Хотя мы продолжали беседу, я начала испытывать некоторые затруднения со словами. Они решительно отказывались произноситься. Впрочем, не знаю, почему, но Нику мое общество вроде бы нравилось, несмотря на мою неспособность общаться как подобает разумному человеческому существу.
Когда официантка вернулась с нашими напитками, Ник как-то странно посмотрел на нее. Это напомнило мне выражение лица моего «маленького» брата, когда его что-то огорчало. Тоже мне, «маленький». Келрик вырос в великана, почти такого же роста, как Кердж. Только если Кердж был весь металл и холод, Келрик – солнечный свет и смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109