«Ездила к родственнице в микрорайон, – объяснила она. – Приболела она немного. Но теперь ей лучше. Сейчас я быстренько приготовлю обед. Скоро и Наркесжан должен приехать».
Что-то бесконечно доброе было в этой пожилой женщине.
Баян видел в городе много властных, степенных и чопорных старух, державшихся с необыкновенным достоинством. Некоторые из них даже в старости сохранили следы былой красоты. Шаглан-апа не походила ни на одну из них. Невысокая, полная, с некрасивым одутловатым лицом, она была слишком простой. Она часто была задумчивой, когда оставалась наедине со своими мыслями, но Баян не мог понять причины этого.
В обеденный перерыв приехал Наркес. После обеда, когда он, удобно устроившись в кресле в кабинете, стал просматривать журнал, Баян подошел к нему.
– Я сегодня немного проглядывал одну вашу тетрадь, – смущаясь, нерешительно произнес он, – литературно-философскую. Очень интересная тетрадь. Вы разрешите мне прочесть ее?
– Да, конечно, и не только ее, но и все другие тетради. И вообще любые книги, которые привлекут твое внимание в этом доме. Да, еще вот что… Теперь я ответственен за твою судьбу, за твое здоровье и за твои будущие поиски в науке. Отныне мы будем братьями, а братья не называют друг друга на «вы». Называй меня впредь на «ты». Хорошо?
Увидев, что юноша притих от смущения и благодарности, Наркес встал из кресла, мягко привлек его к себе и сказал:
– Иди сюда.
Он выдвинул ящик письменного стола. Достал из него небольшую деревянную коробку с единственным выключателем на лицевой стороне. Когда юноша подошел к нему, Наркес повернул выключатель. В коробке раздалось недовольное ворчание, крышка поднялась и перед опешившим Баяном из коробки высунулась миниатюрная человеческая рука. Она повернула выключатель в обратную сторону и снова убралась в коробку. Крышка за ней захлопнулась и ворчание постепенно затихло.
Наркес с улыбкой взглянул на Баяна. Юноша растерянно смотрел на деревянную коробку.
– Мрачная игрушка? – все так же улыбаясь, спросил Наркес.
Баян молча кивнул.
– Между прочим, при ее виде, – уже без улыбки сказал Наркес, – многие думают, не выносит ли наука сама себе приговор… Знаешь, кто подарил ее мне? Мурат Тажибаев.
Баян знал, что доктор математических наук, профессор Тажибаев был одним из ведущих ученых республики, членом-корреспондентом Академии педагогических наук СССР. И потому благоговейно молчал, услышав имя своего кумира.
– В случае надобности мы обратимся к нему, – сказал Наркес.
Радость и восхищение во взгляде Баяна были лучшим ему ответом.
Время обеда истекло. Наркес уехал на работу. Баян снова взял с полки литературно-философскую тетрадь. На тех страницах, которые он просматривал, шли длинные, тщательные конспекты трудов Института мозга и зарубежных ученых, работавших в этом направлении, – У. Грея, У. Р. Эшби, Д. Вулдриджа и многих других, а также подробнейшие конспекты трудов, посвященных проблеме гениальности. Он полистал страницы и остановился на одной из них. Это были записи из «Психофизиологии гения и таланта» Макса Нордау.
… Гениальность выражается в умении отыскать новые пути, по которым пойдет человечество.
… Гениальность покоится на превосходстве первоначального органического развития; талант же вырабатывается прилежанием упражнением врожденных способностей, которыми в данном народе обладает большинство здоровых и нормальных людей.
Гений представляет из себя необычайное проявление жизни, резко отличающееся от обычных норм.
Передо мной встает угрожающий вопрос. Если высшее развитие мысли и воли является характерным признаком гения, если его деятельность состоит в выработке отвлеченных идей и в их реализации, то что же мне делать с эмоциональными гениями, с поэтами, художниками и артистами? Имею ли я право считать поэтов и артистов гениями? И действительно, мне это право кажется в высшей степени шатким…
Сбоку, на полях, была надпись: «Это «гениально», г-н Нордау!»
Все больше увлекаясь, Баян стал просматривать записи с комментариями самого Наркеса.
… Эмоционального гения нельзя признать действительным гением. Он не создает ничего нового, не обогащает человеческого знания, не открывает нам неведомых истин и не воплощает их в действительность…
Пометка на полях гласила: «Вы действительно создали много «нового», безмерно «обогатили» человеческое знание и открыли много «неведомых» ранее истин, г-н Нордау».
На следующих страницах речь шла об иерархии гениев, на которую Нордау делил полководцев, ученых, философов и художников. Рассуждения заканчивались фразой: «Пусть великий гений открывает нам завесу будущего, пользуясь своей способностью предвидеть отдаленные события, исходя из данных фактов».
Под конспектами были пометки Наркеса.
«…Достохвальный Макс Нордау, на мой взгляд, третьестепенный философ. В его книге я не встретил ни одной новой для меня мысли, между тем как в книгах «эмоциональных гениев» – в «Манфреде» Байрона, «Луи Ламбере» Бальзака и в «Фаусте» Гете – в каждом из них в отдельности – почерпнешь неизмеримо больше, чем у всех Нордау на свете и иже с ними…
Завоеватели и искусство. Стасов – Горькому.
Разве завоевать душу человека не более трудно и не более почетно, чем взять в плен его самого?
Разве не дал один Бетховен для развития всех народов больше, чем все великие завоеватели вместе взятые? Разве не оставил Бальзак в человечестве след более глубокий, чем Наполеон?
Могущественные властители одного дня и могущественные властители тысячелетий или, говоря другими словами, вечности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96