Голубоватые губы слабо двигались; веки колебались как занавеси на ветру. Рот приоткрылся, горло дернулось. Слова словно рождались с трудом.
— Стэд, — сказал незнакомец и повторил вновь с отчаянной энергией. И весь невообразимый всплеск энергии вылился в одно бессмысленное слово. — Стэд...
Они стояли и смотрели на него, лежащего, бледного, теперь уже в сознании. Но этого сознания у него было не более, чем у новорожденного младенца.
Глава ВТОРАЯ
Но он и вправду ребенок! — Амнезия, моя дорогая, — сказал Саймон, потирая тонкими пальцами свой подбородок. — Все исчезло. Все. И это странно. Человек обычно помнит язык, привычки, общую информацию. Обычно он забывает только свою личную историю.
— Его мозг просто не работает. — Делла поднесла один тонкий палец к губам, мысленно исправляя это плоское заявление. — Я имею в виду высшее сознание его мозга не работает. Таламус, контролирующий рефлексы, в порядке. Он крепкий парень, не так ли?
Она обернулась под лампами в пустой аскетической комнате, где стоял единственный стол и стул, и уставилась на чужака, который лежал на столе, обнаженный и угрюмый. Повязка у него на голове белым пятном выделялась на его темной коже. Его широко раскрытые бледно-голубые глаза смотрели в потолок без всякой искры знания, без признаков ума, без всякого проблеска сознания.
Чужак лежал здесь на столе; с первого взгляда было ясно, что это лежит крепкий, способный, безжалостный, упрямый человек, в то же время обладающий отзывчивостью и юмором. Его лицо, сейчас расслабленное и открытое, было хорошо сложено, нос был с благородной горбинкой, губы большие и узкие, подбородок упрямый, однако мягкий — сильное лицо, лицо, привыкшее справляться с людьми и ситуациями и подчинять их воле мозга, управлявшего этой головой и телом. Однако сейчас эта эффективная человеческая машина не была наделена ни умом, ни самосознанием.
— Просто ребенок, — сказала Делла, один уголок ее рта слегка кривился в усмешке, которую не совсем одобрил бы Саймон, она знала. — Как ты назвал его?
— Стэд, — сказал Саймон. Он взглянул на своего ассистента, грозную и прекрасную Деллу, с варварски коротко обрезанными рыжими завитками, которые никто пока не видел потемневшими, с высокой и гибкой фигурой, которая будоражила мужчин с неожиданной дикой силой. Саймон взглянул на нее, вздохнул, и, как уже было тысячу раз, подумал о том, что хотел бы стать на двадцать лет моложе.
— Стэд, — повторил он. — Это было первое слово, которое он сказал, когда пришел в сознание. Первое и единственное слово.
— Стэд. Что ж, оно ничего не значит ни на одном языке, который я знаю. Это может быть его имя. — Делла замолчала. Затем она сказала:
— Рапорт, который ты мне передал, показался мне довольно путаным. Я бы хотела сама встретиться с лидером Форейджеров Торбурном, если ты не против. Если бы мы знали, что именно случилось с чужаком, со Стэдом, до того, как он потерял сознание, у нас, возможно, был бы ключ к его памяти.
— Он, вероятнее всего, был в опасности. Так что это слово может быть криком о помощи, предупреждением его товарищам.
— По-моему, в рапорте указано, что он был один.
— Это так. — Саймон повернулся, когда расслабленная фигура на столе издала низкий булькающий всхлип. — Но прежде чем строить дальнейшие догадки, Делла, я бы хотел, чтобы ты осмотрела вещицы, найденные при нем. Они представляют крайне исключительную коллекцию. А, он снова собирается плакать.
Направляясь к двери, Делла сказала с улыбкой, от которой у нее на щеках появились ямочки:
— Все дети плачут. По крайней мере, так мне говорили.
Саймон не мог смотреть, как она выходит из комнаты. Его прошедшая юность яростно вопила о том, что безжалостный ход времени непоправимо разделил их. Затем, с видимым усилием, отразившемся на его костлявом теле и тощей фигуре, он выкинул из головы Деллу и повернулся к мужчине-ребенку на столе.
Лицо Стэда сморщилось. Его глаза закрылись, а веки вздулись. Его рот открылся. — Уау! — произнес Стэд.
— Флора, — позвал Саймон. Он внезапно почувствовал себя одиноким здесь, с этим плачущим ребенком. Мгновенное чувство отчаянной необходимости выяснить, почему плачет ребенок, и прекратить это каким-то подходящим образом наполнило его тревогой.
— Да, сэр, — ворвалась Флора, широкая, улыбающаяся, успокаивающая; ее обтягивающий белый передник шелестел при каждом вздохе. — Не беспокойтесь о нем, Контролер Саймон, сэр. Я скоро покормлю его. Тогда с ним все будет в порядке. — Она усмехнулась. — Хорошо еще мне не придется заставлять его срыгнуть. Представьте, как я похлопываю его по спинке.
Саймон оставил ее возиться с бутылкой, стаканом и трубочкой для кормления, не обращая внимания на ее шутку. Проблему этого чужака свалили на него, и как ученый он с жаром стремился разрешить ее, но как холостяка все эти детские тайны пугали и смущали его и даже вызывали легкое отвращение. Он не женился, так как не нашел, как он считал, подходящей женщины, а сейчас, когда Делла пришла работать его ассистенткой, было уже слишком поздно.
В соседней комнате, где на рабочем столе была разложена одежда чужака, Делла рассматривала странную цельную верхнюю одежду Стэда.
— Практично, — сказала она, вертя в руках зеленовато-серый легко скользящий материал. — Никаких пуговиц, только эта хитрая маленькая скользящая штучка, которая раскрывает его от шеи до лодыжек. Кому-то пришлось немало подумать, чтобы изобрести это.
Нижняя одежда человека лежала аккуратной стопкой в стороне: белая, гигиенично чистая, и, опять же, сделанная из какого-то материала, который был ей не знаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50