В связи с тем, что гоблины могли захватить в плен огромные толпы новых беженцев, которые пришли бы к стенам столицы за ночь, король Бонифаций распорядился держать западные ворота открытыми всю ночь. С десяток надежнейших колдуний и две сотни стражников не сомкнули глаз до зари, проверяя каждого, кто входил в ворота.
Приблизительно каждого девятого приходилось сжигать на костре, а некоторые погибали, как только к ним прикасались веткой осины или пучком чеснока. Порой враги проявляли чудеса изворотливости: отыскивали какое-нибудь измученное долгой дорогой семейство, превращали в бессмертных старенькую бабусю или маленького мальчика, а к остальным не прикасались. Время от времени у ворот вспыхивали драки, и к утру в лазарете рыдало несколько связанных пострадавших солдат. Один прирезал как бы невинных людей, поднявших панику из-за того, что им примерещились какие-то тени, другой вырвал бессмертного младенца из обуглившихся рук погибшей матери, понятия не имея о том, что дитя бессмертно. Все эти солдаты стали жертвами нечисти, прячущейся среди беженцев.
Родерик, опытнейший из гвардейцев, — и тот чуть не помер со страха, пытаясь спасти двоих маленьких девчушек. Они упали в сточную канаву и, протягивая к нему ручонки, просили спасти их. Но только он к ним наклонился, они как бросятся на него! На счастье, он успел коснуться обеих жезлом, на который были наложены охранные заклинания, а потом разрубил топором. Вне себя от ужаса и отвращения, Родерик озирался по сторонам и увидел родителей девочек. Те были полумертвы от пережитого кошмара: ведь всего несколько часов назад они, оказывается, схоронили умерших девчушек у дороги до входа в город.
Гвин рассказывала своей внучке, а та впоследствии придворному летописцу, составителю «Хроник», что Родерик не смог уснуть до следующего вечера, хотя на рассвете его сменили на карауле у ворот. Судя по тому, что записано в летописи, мы можем заключить, что Родерик все это время просидел не шевелясь на своем излюбленном стуле, заливаясь слезами, а Гвин гладила его по голове и пела ему песни, которые, как она слышала когда-то, пела Аматусу Психея.
В летописи утверждается, что затем Родерик наконец встал со стула, раздетый, и отправился спать после того, как Гвин додумалась спеть ему «Один — это солнца рассветного луч» — ту самую колыбельную, которую Психея никогда не пела у кроватки Аматуса, пока тот крепко не засыпал. Гвин всегда считала эту колыбельную добрым заклинанием. Самые мудрые ученые мужи в Королевстве всегда в этом сомневались. Можете и сами, если хотите, пропеть эту песенку и увидите, что толку от нее никакого.
Когда взошло солнце, в город хлынули еще более многочисленные толпы беженцев. При свете дня колдуньи могли отдохнуть, и дело пошло быстрее. Гвардейцы же только проверяли поклажу прибывающих, заставляли их выворачивать и переворачивать вверх дном разные вещи. И все же беженцев было такое множество, что очередь за воротами все никак не сокращалась, а наоборот, с каждым часом росла. Те, что еще не успели войти в город, испуганно оглядывались через плечо и смотрели на горизонт: боялись, что враги застигнут их по эту сторону надежных крепостных стен.
Страх нарастал с каждым часом. Хотя значительной части войска Вальдо приходилось днем становиться лагерем, так как свет дня был для нечисти губителен, другая часть армии — живые люди — передвигалась быстро, широким фронтом, сметая все на своем пути. Отрезанные от города лорды забирали, кого могли, к себе в замки, но большинство крестьян, купцов и ремесленников Королевства торопились в столицу, под защиту армии Седрика.
Ближе к вечеру положение вновь изменилось. У большинства беженцев не было при себе никаких пожитков, проверять их скарб нужды не было, и потому люди хлынули в город, словно вышедшая из берегов река.
Однако дневные проволочки дали свой положительный результат: удалось смастерить хоть какие-то навесы и несколько кухонь. Гектарианский посол, рискуя навлечь на себя гнев Вальдо, открыл ворота посольства и разместил там несколько сотен страждущих. Каллиопа без лишнего шума перебралась во дворец и велела своим слугам принять в своем доме как можно больше беженцев. Ее примеру последовали многие домовладельцы, и вскоре королевский замок превратился в гигантскую спальню для городской аристократии.
Все это, вкупе со стараниями властей принять как можно больше людей, лишившихся крова, позволило горожанам на несколько часов забыть о надвигающейся беде. Напряженная работа всех развеселила и приободрила. Седрик даже мысленно записал в дневник (на то, чтобы записать по-настоящему, у него попросту не было времени) о том, как замечательно все они потрудились в тот день. Родерик, вернувшись на свой пост, был приятно порадован дружеской теплотой в отношениях между людьми, которые в мирное время и разговаривать-то друг с дружкой не стали бы, и решил, что неплохо бы включить их в качестве второстепенных персонажей в пьесу «Принц Аматус», действие третье.
Словом, все трудились на славу, стремясь увеличить число обитателей столицы вдвое, и это им удалось. Невзирая на поздний час, подъезжали вереницы повозок с востока с провиантом на случай долгой осады. Всякий, знакомый с кузнечным ремеслом, да и те, что не очень были с ним знакомы, засучив рукава, работали в кузницах и у плавильных печей — готовили оружие к грядущему сражению. Туда и сюда по улицам сновали телеги, груженные бочонками с порохом.
И тем не менее все понимали, что и всего этого может оказаться недостаточно. Защитники крепости в Айсотском ущелье должны были продержаться против Вальдо несколько недель и дождаться подхода войска Седрика, а крепость пала — и суток не прошло, и никто не знал почему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104