Нью-Малибу. Или где-то в этом роде. Космические серфинисты скользили по серебристой парче. Скучающие престарелые дамы со свисающими на плечи пучками волос, нашептывавшие льстивые или злобные сплетни друг другу в идеально очерченные уши. Люльки у баров, украшенные полосатым, как шкура зебры, мехом трантов.
— А ЧТО МЫ ТАМ ДЕЛАЛИ?
— Доставляли обувь. По-моему, на высоком каблуке и на платформе. Как раз такие, что подходят к этим костюмам из рельефного трикотажа с прозрачными трубками и вольфрамовыми фигурами. Тряпки для вакуумных вечеринок.
— ЧИСТЕЙШАЯ ЗАВИСТЬ.
— Что? Это у меня?
— Я ПОЛАГАЮ, ДА.
— Ох, ладно тебе, Элис.
— ПОТОМУ ЧТО ТЕБЯ НИКОГДА НЕ ПРИГЛАШАЛИ.
— На вак-вечеринку? Ты просто шутишь. Я тут работаю.
— НО, НАСКОЛЬКО Я ПОНИМАЮ, ЭТО БЛЕСТЯЩИЕ СОБРАНИЯ.
— Элис, ты говоришь с женщиной, видевшей скипфест на «Октябрьском Вороне». Вот это действительно было блестяще. Нью-Малибу — просто развлекательная подделка. Маета из-за денег.
— РАССКАЖИ МНЕ О СКИПФЕСТЕ.
— М-м, как-нибудь в другой раз. Я просто думала о том человеке…
— А-А.
— Да нет, это не тот тип. Голова-штепсель. Типичный представитель Священной Гробницы Расширенной Невросферы.
У них есть правило, если ты прибываешь на Малибу, — обычная вещь. Тебе приходится тратить часть жалованья прямо на месте. Это чистые деньги, вот что. Живые деньги. Левая рука платит правой.
Так что я была в порту, бегала повсюду и пыталась выудить карточку из автоматов, а ни один из них не работал. Я вставляла свое удостоверение личности и кредитную карточку, а экран говорил…
— ПОДОЖДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА.
— Правильно. И я ждала, ждала, ждала, а потом он говорил…
— НЕДОСТАТОЧНО СРЕДСТВ ДЛЯ ПРОВЕДЕНИЯ ОПЕРАЦИИ.
— Ага, вот и нет. До этого он так и не дошел.
— ПРОСИМ ВАС ОБРАТИТЬСЯ В ОТДЕЛ ЛИЧНЫХ ЗАПРОСОВ. СЛУЖАЩИЙ БУДЕТ РАД ПОМОЧЬ ВАМ В ПРОВЕДЕНИИ ВАШЕЙ ОПЕРАЦИИ.
— И…
— НИКАКОГО СЛУЖАЩЕГО НИГДЕ НЕ БЫЛО ВИДНО.
— Ты что-то сегодня очень разговорчива, Элис.
— ИЗВИНИ, КАПИТАН.
— Я тебе уже рассказывала эту историю?
— О, ВОЗМОЖНО. НО РАССКАЖИ СНОВА.
— Нет, какой смысл? Ты, должно быть, помнишь ее лучше меня, то есть — все, что я говорила. У тебя она, наверное, где-нибудь записана, да?
— Я НЕ ПОМНЮ, КАПИТАН.
— Нет уж, продолжай.
— НО ЭТО ПРАВДА. Я НЕ ПОМНЮ. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ ПОМНЮ.
— Но ты могла бы ее найти.
— ДА, ЕСЛИ БЫ ТЫ МНЕ ВЕЛЕЛА, КОНЕЧНО, МОГЛА БЫ. НО, МОЖЕТ, ТЫ ЛУЧШЕ РАССКАЖЕШЬ ЕЩЕ РАЗ?
— Хорошо. Это немного бессмысленно, вот и все.
— НИСКОЛЬКО. КОГДА РАССКАЗЫВАЮТ ВО ВТОРОЙ РАЗ, НИКОГДА НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ ОДИНАКОВО.
— Значит, ты меня проверяешь?
— У ТЕБЯ ТАКОЕ ЧУВСТВО, СЛОВНО ТЕБЯ ПРЕСЛЕДУЮТ.
— Я жалею, что вообще во все это ввязалась. Если бы я повернулась и вышла из «Ленты Мебиуса», ничего такого бы не случилось. Нашла бы себе какую-нибудь нудную обычную работу, заплатила бы полицейским, у тебя был бы новый кристалл, а я никогда бы не встретила Марко и его приятелей и была бы гораздо счастливее теперь.
— НЬЮ-МАЛИБУ. ПОРТ. ЛОЩЕНЫЕ ТУРИСТЫ В БЕЛОМ И ЭКИПАЖИ РОБОТОВ, СНУЮЩИЕ ТУДА-СЮДА, ЗАНИМАЯСЬ ГОСТИНИЧНЫМ БИЗНЕСОМ. ТАБИТА ДЖУТ ПЫТАЕТСЯ ДОБИТЬСЯ КАКОГО-НИБУДЬ ТОЛКУ ОТ КРЕДИТНОГО АВТОМАТА. ВЕРНЕЕ, ОТ ЦЕЛОГО РЯДА АВТОМАТОВ. НИ ОДИН НЕ РАБОТАЕТ.
ЧТО ПРОИСХОДИТ ДАЛЬШЕ, КАПИТАН?
— Табита Джут слышит голос за спиной.
— И-и-з-з-вините меня, — говорит он. — А-а-а. А-а-а-а.
Табита Джут оборачивается. Позади нее стоит молодой человек с трубкой в носу. Его глаза налиты кровью. Его зубы испорчены. Но его имплантанты чистые — чистые и сверкающие.
Замечательно, думает Табита. Голова-штепсель.
На «штепселе» нет космического одеяния из серебряной парчи. Он не носит башмаков на платформе. На нем надет прозрачный голубой пластиковый кагуляр — плащ с глухим капюшоном, в котором сделаны прорези для рта и глаз. Капюшон поднят.
— У-у-у в-в-ас есть контакт? — спрашивает он.
Чудесно, думает Табита. Штепсель-евангелист. Заика-штепсель-евангелист. Откуда они только берутся?
— ТЫ СОВСЕМ НЕ В ВОСТОРГЕ ОТ СВЯЩЕННОЙ ГРОБНИЦЫ РАСШИРЕННОЙ НЕВРОСФЕРЫ.
— Да.
— ИЗ-ЗА ТВОЕЙ СЕСТРЫ.
— Да.
— ЭНДЖИ.
— Да.
— ЭНДЖИ УЕХАЛА, ЧТОБЫ СТАТЬ ГОЛОВОЙ-ШТЕПСЕЛЕМ.
— Ты все хорошо запомнила.
— СПАСИБО, КАПИТАН. Я ОЧЕНЬ СТАРАЮСЬ.
— Вот и он старался.
Он все бубнил про то, что он В ОДНОМ РЯДУ СО ВСЕМИ, что он В ИНТЕРФЕЙСЕ. Все это время он поглаживал корпус автомата, в котором я застряла. «Б-больше н-никогда н-не б-будет необходимости в т-том, чт-т-обы т-тебя н-е-е понимала м-м-а-ашина».
— ПОЧЕМУ ТЫ ОТ НЕГО НЕ ИЗБАВИЛАСЬ, КАПИТАН?
— Потому что я с придурью.
— НЕТ, ЭТО НЕПРАВДА.
— Правда. Мне стало его жаль.
— ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ОН ЗАИКАЕТСЯ?
— Из-за Энджи. Я безнадежная дура во всем, что касается «штепселей». Я всегда даю им деньги. Особенно, если это женщины. Я всегда думаю, что это могла бы быть она.
— ЭТО МАЛОВЕРОЯТНО.
— Не в этом дело.
У него была совершенно поразительная голова. Она была в форме шлема — такой, какой, кажется, должна быть голова полицейского, когда он снимает шлем. И челюсть у него тоже была под стать голове, огромная плита, а не челюсть. На самом деле у него все лицо было как плита, словно что-то опустилось на него — всемогущая длань — и сплющило. Практически оно вдавилось в области носа. Там, где проходила трубка, был желоб, он шел вверх, начинаясь под его ухом, через всю щеку.
— Нам надо правильно с ними обращаться, — сказал он, поглаживая автомат. Как он при этом заикался, это еще нужно представить. — Надо почувствовать, что они хотят нам сказать.
Я сказала:
— Я знаю, что он хочет мне сказать. Он хочет сказать, чтобы я убиралась.
Он не согласился. Он засмеялся — тихим высоким визгливым смехом, как смеются люди, когда ребенок делает забавную ошибку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153