Попытался охватить мыслью происходящее, дать себе отчет, какое ему до всего этого дело, чего ради он так ретиво впутался в ход событий, но длилось это недолго: разбежавшиеся мысли не пожелали подчиниться.Сонливость медленно смежала отяжелевшие веки. Знойный, подрагивающий от солнечного пожара воздух обжигал легкие при каждом вдохе, голову пекло, но не было сил даже перебраться в тень.«Чуть полежу и переберусь», — подумал он, засыпая, охваченный истомой усталости.Море после грозы успокоилось, и когда он на секунду с усилием разлепил веки, оно ослепительно сверкнуло ему прямо в глаза — бескрайнее, полное света и простора зеркало, сверкнуло и слилось в его затуманенном сном разуме с памятными картинами Земли.Он погружался в сон, и вдруг почудилось, что в лицо дохнуло упоительной и ароматной прохладой, почудилось, что кто-то позвал по имени, мелькнули золотые пряди волос на крохотной, так забавно крохотной, лилейной девичьей груди, мелькнули алые, шепчущие губы…Имя, надо срочно припомнить чье-то имя…Он уснул…Когда он проснулся после долгого и крепкого сна, сперва показалось, что сон все еще длится. В нескольких шагах от него на разостланной белой шкуре сидела Ихазель в голубом расстегнутом халатике на голое тело, волосы убраны в два огромных узла над ушами, пряди, выпущенные на грудь, — словно золотая вышивка на лацканах. Сидела и с тихой улыбкой смотрела на него.Некоторое время он не смел пошевелиться, чтобы нечаянно не спугнуть это видение, настолько оно было упоительно и сладостно. Почувствовал, что лежит не на голом камне, а на мягких, пушистых шкурах, а над головой сооружено подобие палатки, чтобы солнце не напекло.— Ихазель, — невольно он произнес это тихо.Она улыбнулась:— Ты выспался, владыка?Отвечать не хотелось. Почудилось, что снова спит и видит великолепный, упоительный сон.И вдруг пришел в себя:— Так я спал?— Да, владыка. Двадцать с лишним часов.Он глянул на солнце. Оно сияло на том же месте, как в тот миг, когда он уснул. «Ах, правда! — пришла мысль. — Ведь я же на Луне!» И снова глянул на девушку. Та потупилась:— Я все это время оберегала твой сон, Победоносец.— Как ты сюда попала? Ведь я запер за собой двери!— Я здесь живу. Во дворце, который соединен с собором, там жил мой дед, первосвященник Крохабенна. Он ушел, а я осталась, я хотела быть рядом с тобой и служить тебе, владыка. Но если велишь, я тоже уйду.— Останься. А где твой дед?— Его нет. Может, в чистом поле, может, в синем море, может, за высокими горами на севере, вон там, за Отеймором. Его нет, как нет дня вчерашнего и всего, что было вчера. Есть только один ты, Победоносец и владыка.Она говорила певуче, удивительно ликующим голосом, а тот переливался и вибрировал, словно силился выразить нечто большее, чем значили эти простые слова.Марк медленно протянул руку и коснулся точеного плечика девушки. С невольным восхищением загляделся на нее и наконец спросил:— Слушай! Ты действительно веришь, что я тот самый Победоносец, которого предсказывали ваши пророки?Ихазель широко открыла глаза.— Я не верю, я знаю, — ответила она.— Откуда знаешь?Она прижала ладони к груди и горячо сказала:— Ты едва успел появиться, а все уста и руки уже тебя благословляют. Ты силен, как бог, в бою ты беспощаден к врагу, но мне рассказывали, что ты и милосердие творил, от этого слова у нас на Луне осталось одно название. И ты прекрасен, владыка, обилием и молодостью силы, ты прекрасней всего, что только видели мои глаза. Одна Земля, звезда пресветлая, святая, которую я однажды видела в Полярной стране, может сравниться с тобой по красоте. Но ведь ты же оттуда и пришел в нашу юдоль бедности, скорби и слез. О, как ты светел, как прекрасен, как божествен, владыка мой единственный!— Будь рядом со мной, — тихо сказал Марк. — Будь рядом со мной. Я не таков, каким тебе кажусь, и Земля не так светла, как видится отсюда в небе рядом со звездами. Но будь рядом со мной, и тогда… Мне хотелось бы, уходя, оставить добрый след, чтобы вы меня помнили и благословляли…Ихазель безотчетно прильнула к его коленям, подняв на него глаза, полные восхищения. Он улыбнулся и спрятал ее крохотные руки в своих ладонях.— Мне хотелось бы, чтобы и ты помнила обо мне и благословила мое имя. Ты как цветок…И тут же отстранил девушку и совсем другим голосом ни с того ни с сего строго спросил:— Ты почему голая?Густой румянец внезапно пошел у нее по всему телу, даже опаловые ногти порозовели. Быстрым, нервным движением она запахнула халатик.— Не гневайся, владыка. У нас такой обычай, девушки всегда так ходят по дому. Я забыла, что я не у себя дома, а у тебя. Не сочти за обидную вольность.И, со страхом глядя на Победоносца, еще плотнее запахнула халатик, хотя в этом уже не было нужды.Марк пошевелил губами, словно хотел что-то сказать, помолчал, а потом безразличным тоном спросил, ежась от фальши в собственном голосе:— И тебя… и вас так может видеть любой?Ихазель внезапно поняла, о чем речь. Упоительная, обессиливающая судорога пронизала тело, ладони, которыми девушка придерживала на груди халатик, разжались, руки упали вдоль бедер. Она взглянула ему прямо в глаза:— С этой минуты меня такой больше никто не увидит. Марк пожал плечами.— Положим, мне все равно, — довольно неучтиво произнес он, глядя в сторону. — Если у вас такой обычай… Но… Я не о том, а о чем же? Ах да! Где твой дед? Мне надо бы его повидать.Внучка первосвященника напряглась:— Владыка, он ушел. Я тебе уже говорила. Теперь Элем… Но если ты прикажешь, объявят розыск.— Да, да. Распорядись. Мне надо бы поговорить с ним о многих вещах.Ихазель поднялась, глядя ему в глаза уверенно и без робости, как бы чувствуя себя его исключительной собственностью, святой и неприкосновенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93