Упаси Боже жить в таком мире, где кухонная утварь запросто треплется с тобой на философские темы и чуть что валится в обморок! Надо сказать, кувшин довольно быстро взял себя в руки (если можно, конечно, применить это выражение) и снова стал ровно. – Вы предлагаете мне, – теперь в голосе явно слышались истерические НОТКИ, – принять облик ЧЕЛОВЕКА?!
– Совершенно не обязательно. Вы меня совсем не смущаете в таком... виде, – поспешил успокоить кувшин Саша.
– Спасибо. – Кувшин чуть приподнялся над полом и проделал плавный круг по комнате. Видимо, собирался с мыслями. – Итак, как вам у нас нравится?
– Пока не знаю. Все очень необычно.
– Да? Вас это сильно смущает? Я могу чем-то помочь? Если хотите, мы могли бы что-нибудь изменить, сообразно вашим вкусам. – Кувшин даже изобразил что-то вроде поклона, слегка изогнув горлышко. Надо сказать, выглядело это крайне неестественно. – Как вам интерьерчик? – Раздался тихий щелчок, и мрачный подвал мгновенно изменился. Солому на полу заменил синтетический палас в клетку. А вместо масляного светильника у стены стал торшер. Лампочка в котором ярко светилась, несмотря на то, что ни розеток, ни проводов вокруг не наблюдалось. – Так лучше?
– Да, да, спасибо. Все хорошо. Единственное...
– Слушаю вас, – с готовностью откликнулся кувшин.
– Вы не могли бы сказать, как вас зовут? У нас принято называть свои имена при встрече.
– Ах, да! Я совсем забыл! Варварские обычаи, да, да. С удовольствием пойду вам навстречу, если вы предварительно объясните, зачем вам все эти сложности?
– Сложности? Мне всегда казалось, что имена придуманы как раз для того, чтобы было проще общаться.
– Да как же проще? – Кувшин от возмущения, наверное, присел на месте, моментально став похожим на ночной горшок. – Вы засоряете свою память миллионами – заметьте, миллионами! – бесполезных имен и названий, постоянно держите в уме все эти ярлыки, я не говорю уже о дикой путанице языковых барьеров!
– Какую ерунду вы говорите! – возмутился Саша. – Бесполезных? Почему бесполезных? Как же иначе людям общаться? – Он на мгновение даже растерялся, настолько нелепыми показались ему претензии кувшина. Поэтому сразу же привел максимально дурацкий пример: – Ну, как вы скажете фразу: “Вася, дай мне, пожалуйста, носки”, если нет ни имен, ни названий? Что же это получится? “Эй, ты, длинный, дай мне такие штуки, которые надеваются на другие штуки, на которых мы ходим”?
– Вы забыли “пожалуйста”, – заметил кувшин.
– Вы издеваетесь?
– Нет, – кротко ответил кувшин. – Просто мне кажется, что в пылу спора вы подобрали не самый удачный пример.
– А, по-моему, вполне удачный, – уперся Саша. – И это еще не самая сложная ситуация.
– Вот уж действительно – не самая! Я бы даже сказал: ситуация, доведенная в своей простоте до абсурда!
– Мне кажется, мы друг друга не совсем понимаем, – предположил Саша.
– Мне тоже так кажется! Иначе зачем вы приводили столь дурацкий пример?
– Да почему же дурацкий?! – крикнул Саша.
Ох, приятель, ты меня сейчас выведешь, я не посмотрю, что ты разговаривать умеешь, – возьму за горлышко и тресну об стенку!
– Да потому что не может такого быть! Чтобы один человек такое сказал другому: “Вася, дай мне, пожалуйста, носки”!
– Еще как может! – И Саша тут же очень живо представил себе утро в общаге числа, например, девятого марта. И Мишку Шестакова, лежащего на Сашиной кровати. Как всегда, полностью одетого, но без носков, которые аккуратно висят на спинке кровати. Есть у Мишки такая привычка: по большой пьянке укладываться спать, раздевшись именно до такой степени. Самочувствие у всех – сильно ниже среднего, но Шестакову хуже всех, потому что он вчера заканчивал пивом. Встать он категорически не может, но желание привести себя в порядок имеет. Он протягивает слабую руку по направлению к родным носкам и слабым голосом умирающего, , объявляющего свою последнюю волю, говорит: “Сашка (или Вася, что в данном случае не принципиально), дай мне, пожалуйста, носки...” – Очень даже может!
– Хорошо, – удовлетворенно сказал кувшин. – Но говорить-то зачем? Что этот ваш, с позволения сказать, Вася, сам НЕ ЗНАЕТ, что нужно дать Шестакову утром девятого марта?
– Конечно, нет, – ответил Саша и так и остался стоять с открытым ртом. – А... вы знаете Шестакоза?
– Не имею чести, – сухо ответил кувшин. – И искренне надеюсь впредь избежать знакомства со столь вульгарным субъектом, заканчивающим празднества пивом.
– Тогда откуда вы все это знаете?
– Как – откуда? Вы сами только что о нем подумали. Должен заметить, кстати, что у вас получилась очень яркая внутренняя картина. Вы не пробовали себя в качестве имажин-художника? Могу составить вам хорошую протекцию.
– Для начала я хотел бы выяснить, где очутился и что мне дальше делать, – с нажимом ответил Саша. Говорливый кувшин начинал действовать ему на нервы.
– Простите, я, кажется, увлекся. Если не возражаете, мы могли бы продолжить наш спор как-нибудь в другой раз.
– С удовольствием, – саркастически сказал Саша.
– А пока, исключительно для вашего удобства, можете называть меня Пематангсиантар.
– Как-как?
– Пематангсиантар. Вам не нравится? Ну, тогда – Панкалпинанг. Может быть, вам больше подойдет Телукбетунг?
– Вы опять издеваетесь, – укоризненно заметил Саша.
– Отнюдь. И попрошу вас аккуратней выбирать слова, характеризующие мои действия, – строго сказал кувшин. – Во-первых, не издеваюсь, так как в принципе не имею такой привычки. А, во-вторых, не “опять”, как вы изволили выразиться. Слово “опять” в вашем контексте указывает на повторение действия. А я, как замечено выше, такой привычки не имею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125