Их жители крепко спали, не подозревая о переполохе и страшных событиях, разыгравшихся этим вечером в «Городском гербе».
Все, кроме одного. Вот они проехали прилепившийся к соседу частный дом, в спальне которого горел свет. Мгновение спустя открылась входная дверь, отбросив квадрат желтого света на газон перед домом.
Джилл Морроу узнала стук мужа в парадную дверь — воровато-извиняющийся стук малодушного человека; она тут же пошла открывать.
Он еще за это поплатится!
Она выжмет из него свое деньгами и работой по дому, пока он не заноет. Пусть только попробует поныть.
— Джейсон, — прошипела она, туг же разглядев его прячущуюся в тенях фигуру. — Думаешь, я не вижу, что ты там прячешься?
Он не ответил.
Налетел ветерок, распахнув полы ситцевого халата и ледяным сквозняком обдав ей голые ноги до самой талии.
— Джейсон, тебе же лучше, если у тебя найдется чертовски убедительная причина, почему ты не явился домой вчера вечером, или ты больше никогда не войдешь в эту дверь.
— Джилл. — Голос мужа был тихим и каким-то шепчущим. — Впусти меня. Мне холодно.
От этого голоса дрожь пробежала в ее желудке.
— Какая у тебя на этот раз найдется отговорка? И что ты сделал с машиной?
— Джилл... любимая... пожалуйста, впусти меня. Я замерз.
Его голос звучал так знакомо и в то же время совершенно по-иному. От этого шепотка по ней пробегал трепет — трепет желания, эротический трепет. Он заставлял ее почувствовать холодный ветерок, завивавшийся вокруг ее голых ног, и легкое почти покалывание, почти трение футболки о соски грудей. Она скрестила руки на груди, сознавая, как напрягаются и поднимаются у нее соски.
Давление ворота халата превратилось в ласку. Она затрепетала. Гнев утих. А на место этого растворяющегося гнева пришло знойное сладостное тепло. Ей хотелось снова увидеть мужа.
Слишком давно его не было, подумала она. Я хочу запустить пальцы ему в волосы, так как это было, когда он ухаживал за мной перед свадьбой, хочу увидеть эту его умилительную привычку потирать бровь, его сексуальную улыбку.
— Джилл. Ты не позволишь мне войти?
Его голос был теплым, приятным и глубоко, глубоко любящим. Сам звук его голоса будто ласкал ее кожу. Ветерок шевелил каждый волосок у нее на ногах. Ткань футболки льнула к каждому изгибу ее живота, груди и ягодиц, бедра покалывало.
И снова он заговорил — любяще и терпеливо. С бесконечным, не требующим усилий терпением. Если потребуется, он будет ждать, пока не оденется цветами яблоневый сад. Эта мысль ей понравилась: он будет ждать здесь с преданностью средневекового рыцаря. Он будет рыцарственным, обходительным, самозабвенно преданным. Сцены из дамских романов, которые она читала — и любила за их эскапизм, — расцвели в ее сердце, как летние розы.
— Джилл, — из теней прошептал ее муж, — я могy войти в дом?
— Да, — горячо отозвалась она. — Входи, Джейсон.
С приглашающим жестом она отошла назад с порога.
Он вступил в холл. И тут будто гора свалилась у него с плеч. Он улыбнулся.
Теперь его глаза не отрывались от ее лица. Они были огромными. Они заполняли его лицо. Они сияли.
Сердце ее растаяло. Она снова была влюблена.
Мгновение спустя он на руках внес ее в гостиную. Сердце ее грохотало и пело.
Он медленно стянул с нее халат, потом разорвал ворот футболки. Единым движением разорвал футболку сверху донизу. Чувствуя, что ноги не держат ее, она позволила усадить себя в кресло. Все это время он ни на секунду не спускал с нее глаз — этих чудесных глаз, которые светились, будто в них бушевало живое пламя.
Он сжал ее в объятиях. Она ощутила давление между ног — сладостное давление, сильное, твердое. Целеустремленное.
Потом...
Он был уже в ней.
Ощущение было столь восхитительным...
Он вошел в нее глубже, чем когда-либо раньше.
Она чувствовала, как он скользит, скользит, скользит, скользит...
...внутрь, и внутрь, и внутрь, и внутрь.
О!
Сердце ее переполнилось, кровь заполнила артерии, хлынула в губы.
Шторы были раздернуты: она видела, как на холме сверкает огнями больница.
А он вонзался все глубже, казалось, перетекал в нее... непрерывное устремленное скольжение, все глубже, и глубже, и глубже. Теперь она чувствовала его под самыми ребрами, чувствовала, как под сердцем растет и расцветает тепло.
Потом ее будто что-то ужалило внутри — укус, который, несмотря на боль, казался до странности сладостным; как будто он вытягивал занозу, засевшую глубоко в ее чреве.
Теперь его губы сомкнулись на ее соске. И здесь — будто ужалило.
Но ей было слишком дремно, слишком тепло, она была слишком влюблена, чтобы протестовать.
Она повернула лицо к незанавешенному окну. Огни больницы вдалеке тускнели.
Я знаю, что со мной происходит, сонно подумала она, и мне все равно. Это любовь.
Ее глаза закрылись, оставляя на умирающей сетчатке отпечаток похожих на две звезды фар машины, въезжающей на больничную автостоянку.
7
Бернис завела «вольво» на расчерченный белым участок для посетителей. Мотор она выключать не стала.
Когда Дэвид повернулся и взглянул на нее, она заметила, какими большими кажутся его зрачки в темноте — будто два темных озера.
— Ты возвращаешься в гостиницу? — спросил он. По голосу она уловила, что Дэвид считал это не самой удачной идеей.
— Нет, — слабо улыбнулась она. — Я подожду здесь в машине.
— Я не знаю, сколько это займет времени. Сама знаешь, каковы больницы.
— В приемной я могу взять кофе или что-нибудь еще, — согласилась она, потом вспомнила о своем готическом наряде и длинных кружевных перчатках. — На заднем сиденье лежит дубленка Электры. Если я ее накину, то буду выглядеть хоть сколько-нибудь прилично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151