С мгновение он смотрит в затененный потолок, слушая, как по долине шумит легкий ветер. Диана вчера не вернулась домой. Новый дружок, думает он. Она, вероятно, сейчас опять где-то веселится — в Уитби, или в заливе Робин Гуда, или где там еще. Хороший отец этого бы не одобрил, думается ему.
Большинство родителей строгих правил сказали бы своей взбалмошной дочери двадцати с лишним лет: мол, успокойся, выйди замуж, заведи детей. Но жизнь в Леппингтоне, как ядро, влачит за собой монотонность. Большинство молодоженов живут здесь же, в муниципальных домах, и на муниципальное же пособие по безработице. Он видел, как матери-подростки катят коляски с детьми. Эти матери выглядели так, словно из них высосали все соки; на их лицах уже отштампованы унылые мины затюканных домохозяек, которым предстоит еще один день механического отправления все тех же обязанностей: стирка, уборка с пылесосом, глажка, смена подгузников, и так далее, и до бесконечности. Эти люди обескровлены; давая волю воображению, он представлял себе их живыми мертвецами нашего времени. Всем им решительно нечего ждать, не на что надеяться.
Во всяком случае, у Дианы жизнь иная. Где бы, с кем бы она ни была, он молился, чтобы ей было весело.
На том мистер Моббери повернулся на другой бок и снова заснул.
3
Возвращение в гостиницу было заполнено молчанием, прерываемым автоматными очередями вопросом и ответов. Окружающий мир — для Дэвида Леппингтона — все еще оставался похожим на сон, даже в этом безжалостном железно-сером предутреннем свете.
Бернис Мочарди говорила быстро, как детектив, подошедший к самой разгадке какого-нибудь особенно запутанного и загадочного убийства.
— Ты что-нибудь еще помнишь?
— Нет... ничего.
— Ты сказал, что вспомнил, как видел людей в пещере, когда был маленьким?
— Да.
— Как будто они были там заперты в клетку? Узники?
— Думаю, да. — Ощущение нереальности происходящего не исчезало. Дэвид прикусил губу. Он чувствовал себя так... как будто слегка свихнулся... другого слова и не подобрать.
Просигналив правый поворот, Бернис свернула на Главную улицу.
— Ты сказал, что думал, это чудовища.
— Чудовища? Да, ну, это была интерпретация шестилетнего ребенка.
— Но что это были за чудовища? Откуда они взялись?
— Послушай, Бернис. Я даже не знаю, было ли то, что я видел столько лет назад, на самом деле.
— Что ты имеешь в виду?
— Я мог вообразить себе все это — или я мог вспоминать детский кошмарный сон.
— Дэвид! Это — подавленное воспоминание. Теперь ты выпустил его. Я однажды читала, как люди...
— Под гипнозом вспоминают о том, как их украли инопланетяне или как их изнасиловал начальник бойскаутов. — Он улыбнулся — во всяком случае попытался, но даже ему самому улыбка показалась жидкой. — Да, в университете мы проходили синдром подавления воспоминаний.
— Итак, у тебя было подавленное воспоминание о людях, посаженных там, внизу, за решетку. Теперь оно вышло на поверхность. Ты ведь помнишь, как дядя вызвал их, стуча по прутьям?
— Не обязательно.
— Но ты же вспомнил это в подробностях: то, как твой дядя ударял по прутьям, то, как выглядели эти узники, даже то, во что ты был тогда одет. Не собираешься же ты утверждать, что это просто старый кошмарный сон, который привиделся тебе, когда тебе было шесть лет?
Вздохнув, он вместо ответа только поглядел на девушку. В лице Бернис была какая-то нервическая хрупкость. Как будто она сохраняла спокойствие лишь силой воли. И почему она с такой готовностью и так твердо уверовала в историю о людях под землей? Словно хваталась за нее, как хватается за соломинку утопающий. Ни с того ни с сего он вдруг понял, что его подавленное воспоминание почему-то очень важно — во всяком случае для нее. Оно было чем-то, за что она цеплялась, чтобы не утонуть.
Когда Бернис завернула «вольво» на стоянку «Городского герба», он мягко сказал:
— Бернис, существует нечто, называемое синдромом ложной памяти. Есть научные данные, подтверждающие, что многое из так называемых подавленных воспоминаний, которые были извлечены из подсознания под гипнозом или в результате терапии, ложны.
— Но ты вспомнил все так подробно, не так ли?
— Это и есть неотъемлемая часть ложной памяти. Но правда в том, Бернис, что большая часть таких воспоминаний — просто фантомы, продукты воображения. В свете синдрома ложной памяти многие из печально известных случаев дурного обращения с детьми будут опровергнуты.
Бернис припарковала машину. Один взгляд на выражение ее лица сказал Дэвиду, что она отказывается подвергать сомнению то, что он вспомнил — как бы вспомнил, поправил он самого себя, — у входа в пещеру.
— Ну, — начал он, умышленно пытаясь придать своему голосу приземленность, — думаю, мы заслужили хороший день сна после всех этих событий.
Бернис кивнула, но лицо ее оставалось напряженным.
Он улыбнулся:
— Посмотрим, удастся ли мне разыскать Электру, чтобы рассказать, что произошло. Она, наверное, удивляется, что с нами случилось.
— Дэвид?
— Да.
— Та книга, которую ты упоминал, — история твоей семьи. Могу я взять ее ненадолго?
— Да, конечно.
— Сейчас?
— Разумеется, — улыбнулся он. — Я подсуну ее под дверь твоего номера. Не такой уж это толстый том.
Она не улыбнулась в ответ. Напротив, лицо ее стало еще более серьезным. Как будто ей предложили разрешить головоломную задачу. И как будто от правильного ответа зависит ее жизнь. Что, черт возьми, происходит в этом городке, подумал он, выбираясь из машины. Как будто эксцентричность внезапно стала заразной; все здесь, похоже, решили относиться к какому-то обрывку семейного фольклора со смертельной серьезностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151