Подобно лучу света, Эомин пронизал околопланетное пространство.
Спустя несколько минут он вышел из интегратора – одного из многих, установленных на поверхности Земли. На этот раз – на побережье Тихого океана, вернее, его залива – Охотского моря.
Вечно синее небо, лазурный водный простор, бурное цветение природы на миг утишили боль в сердце. Эомин жадно вдыхал воздух Земли, древней колыбели людей – землян и «хомо галактос».
Почти задев его, порхнула на орнитоплане юная девушка, видимо школьница на каникулах. Из того вон города-цветника, что пеной легких зданий сбегает к морю со склонов когда-то высокого горного хребта. На ее прелестном лице блуждала рассеянная улыбка. Она тоже ни о чем не подозревала. Просто наслаждалась воздухом, морем, солнцем – жизнью. Как и десятки миллиардов других. «Они ничего не должны знать, – подумал Эомин. – Зачем омрачать их радость?».
Эомин вызвал центральную станцию связи.
– Где сейчас Динос? – спросил он диск всепланетного информатора.
– На шестом спутнике Юпитера, – ответил информатор. – Он испытывает новую модель антиракеты.
Эомин усмехнулся. Да, это вполне в духе Диноса. Всегда что-нибудь испытывает. Все рвется в какие-то недостижимые дали. Совсем недавно не кто иной, как Динос, пришел к Эомину и подбивал его на отчаянное путешествие в Мегамир.
– А цель какова? – усмехнулся Эомин.
– Отыщем один из тех миров, о которых я узнал, роясь в глубочайших слоях всепланетной памяти.
– Объясни подробнее, – сказал Эомин, снисходительно разглядывая Диноса. Казалось, тот весь был начинен взрывчатой энергией. Его движения были резки и порывисты, глаза то и дело вспыхивали темным огнем – словно костер, в который подбросили охапку хвороста. Динос являлся одним из немногих представителей редкого вида «хомо эмоцио».
– Я наткнулся там на любопытные мысли древнейшего естествоиспытателя. Его имя случайно сохранилось на магнитных паутинках – «Эйнштейн». Так вот послушай.
И в мозгу Эомина отчетливо прошелестел голос памятной машины: «Возможно, что существуют другие миры вне всякой связи с нашим, то есть вне всякой постижимой для нас связи. Возможно, пожалуй даже вероятно, что мы откроем новые звездные миры, далеко выходящие за пределы того, что исследовано до сих пор. Но никакое открытие никогда не выведет нас из установленного нами трехмерного континуума, так же как исследователь из плоского, двухмерного мира никогда, что бы он ни открыл, не вырвется из своей плоскости. Поэтому приходится успокоиться на конечности нашей части Вселенной. Вопрос о том, что за нею, не подлежит дальнейшему обсуждению, потому что он приводит только к чисто логической возможности, не поддающейся научному использованию».
– Ну, что теперь скажешь?
Эомин дожал плечами:
– Первобытный мыслитель высказал объективную истину. Он прав. Никому еще не удалось проникнуть в Мегамир.
– Но я никогда не примирюсь с этим, – сказал Динос. У него был резкий, рассекающий воздух голос. – Мы умеем перестраивать целые галактики. Так почему не прорваться в Мегамир? Смелости не хватает?
– О, конечно, – с едва заметной иронией отозвался Эомин. – На планете уже не осталось храбрых людей.
– Не в том дело. Слишком много размышляем. Самоанализом увлекаемся. А требуется Действие.
…И вот теперь, увидев перед собой Диноса, Эомин припомнил тот давний разговор.
– Слушаю, – отрывисто произнес Динос. – Зачем позвал? У меня нет времени. Я испытываю…
– Должен сообщить тебе нечто, – прервал Эомин. – Боюсь, что тебе придется оставить антиракеты.
И он рассказал о событиях на границах Метагалактики.
– Ну и что? – нетерпеливо проговорил Динос. – Фиолетовое смещение? Да о нем знали еще в первобытные времена. Так мы превратим его в красное!
– Эмоции, как всегда, подавляют твой разум, – наставительно заметил Эомин. Он имел на это право: был вдвое старше Диноса и был главным хранителем планетных знаний. – Подумай лучше. Остановить начавшееся сжатие нашей области Вселенной – задача невозможная. Да, мы умеем перестраивать галактики. Гасить и зажигать звезды. Строить новые планеты. Сколь угодно продлевать жизнь человека… Но вся наша мощь – ничто перед лицом фиолетового смещения. Все равно, что попытка ребенка сдержать слабыми руками горный обвал. Вот расчеты.
Эомин мысленно запросил вычислительный центр. В пространстве над его головой вспыхнули массивы цифр и уравнений. Пляска математических индексов и символов продолжалась несколько минут. Динос следил за ней молча, насупив мохнатые брови.
– Надеюсь, это тебя убедит?
– Эомин! – вдруг крикнул Динос с такой яростью, что Эомину показалось, будто он сейчас ударит его. – Почему ты возмутительно спокоен? Почему?
Я… никогда не смогу примириться… Не могу! Это… – он тщетно силился довести фразу до конца. Потеря речи удвоила его гнев. Он сжал кулаки, и, неподвижно глядя в пространство, добавил почти беззвучно: – Не верю. Докажи.
– Но это на границе Метагалактики!
– Неважно. Я побываю и там.
– Кстати, – Эомин улыбнулся, – еще раз сможешь проверить сделанные расчеты. У лучших математиков.
Бездонная мудрость, накопленная тысячами предшествующих поколений, была в этой грустной улыбке. Некоторое время оба молча смотрели друг на друга, и молчание это было подобно океану, в который они медленно погружались.
– Да, не стоит проверять, – вздохнул Динос, колотя кулаком о кулак. – О, если б нам только выбраться из этого положения! Взлететь с нисходящей ветви миллиардолетней спирали. И начать все вновь.
– Зачем? – возразил Эомин. – Нельзя же бесконечно жить.
1 2 3 4 5 6 7