— Пшеничный звонко постукивал карандашом по подносу с леденцами. — Не должны… Почему вы, — обратился он к Коле, — тянете руку вверх? Вы просите слова?
— Да, — сказал Коля, — прошу.
— Дайте ему слово, дайте, мы хотим выслушать авторов! — зашумели сотрудники.
— Говорите, — выдавил из себя Пшеничный.
— Мы ничего плохого не хотим, мы просто хотим, чтобы все люди были бессмертными, всегда сильными, всегда молодыми. Так много нужно сделать… Мы хотим, чтобы весь мир стал другим, лучшим… Вот эти таблетки, — Коля раскрыл ладонь: на ней лежали полурастаявшие от человеческого тепла зеленые конусы, — вот они. Человек говорит, что одной таблетки хватит на всю жизнь, навсегда. Вот… — Коля подошел к столу президиума и положил на поднос один из конусов.
— Мы благодарим вас за ваше содержательное выступление, — едва приметно улыбнулся Пшеничный. — Для вашего возраста очень, очень дельно… Мы объективные люди и во избежание кривотолков попросим выступить первого автора… — Директор посмотрел в повестку. — Человека… Здесь, простите, не опечатка? Может быть, Человекова?
Человек вскочил на ноги и заговорил; заговорил негромко, опустив голову. Все повернулись к нему с любопытством. Его голос, нарастая в силе, казалось, шел со всех сторон; было похоже, что заговорили столы и стулья, тонко зазвенело, запело стекло в окне. Сотрудники переглянулись — в шуме столовой они не обратили внимания на его голос.
— В мире, откуда я, в моем мире такие заседания, записанные в ампулах, хранятся в специальных музеях, их изучают, показывают детям, как вы изучаете наконечники каменных стрел. — Человек расстегнул ворот гимнастерки; теперь его голос гремел, как могучий поток, как лавина камней. — Я хочу, чтобы вы жили вечно! Мне говорил Коля, что вы стараетесь не думать о смерти, что здесь ничем не поможешь, что всегда так было и так будет… Но разве вы всегда умели стрелять и печатать книги, строить дома и рыть шахты? Что было бы с вами, если бы все люди говорили так, как вы? «Не было, но будет!» Потому что вы сами этого хотите, потому что этого хочу и я, мне это нужно. А вам я сокращу на пять веков путь исканий, потерь и заблуждений, каждому из вас и всем вместе…
— Вы сказали, что в мире, откуда вы? — Павел Александрович поискал глазами начальника отдела кадров, и тот, выбравшись из дальнего угла и спотыкаясь о ноги сидящих на клеенчатом диване, остановился в дверях. — Да, да, я не ослышался! Вы сказали о мире, откуда вы пришли! А откуда вы пришли? Откуда вы явились? Кто вы? Иностранец? Англичанин? Француз? Или, может быть, вы бедуин? — последнее слово Пшеничный произнес с каким-то особенным оттенком. Он сам, стесняясь кого-нибудь спросить, пересмотрел массу географических карт в поисках страны бедуинов, которая, естественно, должна была называться «Бедуиния», и, не обнаружив ее на карте, взял эту национальность под сомнение. — И потом, раз вы из другого мира, может быть, там разбираемое изобретение давно уже известно? Прекратите, Дмитрии Дмитриевич, жестикуляцию!
— Да, в моем мире это всем известно. У нас все живут столько, сколько хотят…
— Так вы не являетесь истинным автором изобретения?! Ваш паспорт! — резко сказал Пшеничный.
— У него… — начал было объяснять Дмитрий Дмитриевич.
Но Пшеничный отмахнулся:
— Не с вами, не с вами разговаривают! Как его пропустили в институт?
— Его вписали в мой пропуск, — сказал Коля. — У него нет паспорта.
— Вообще нет паспорта? Это очень интересно… — Пшеничный кивнул начальнику отдела кадров, и тот быстро выбежал в коридор. — Вы забыли, Дмитрий Дмитриевич, забыли, что авторские свидетельства выдаются только гражданам Советского Союза, что иностранцу выдается патент, а патенты мы не обсуждаем.
— Не вижу разницы, — сказал Дмитрий Дмитриевич, — не вижу!
— Нет, это ужасно, — сказал Пшеничный, — ужасно! Мы делились своими высококвалифицированными заключениями черт знает с кем! Это моя оплошность, моя вина, я объявляю выговор начальнику отдела кадров. Вам, товарищ Михантьев, тоже выговор, третий по счету, если мне не изменяет память. Я должен быть требовательным к себе, должен! Совет окончен! Решения мы не примем!
В наступившей тишине явственно раздался голос заместителя директора по хозяйственной части:
— Но, Павел Александрович, мы… мы сами могли бы стать бессмертными…
Заместитель директора остановился, глаза, его уставились на дверь: там стоял смущенный милиционер в полной форме; из-за его плеча выглядывал начальник отдела кадров,
— Вот этот гражданин, — начальник отдела кадров пальцем указал на Человека, — совсем без паспорта.
Милиционер удивленно спросил Человека:
— У вас действительно совсем нет паспорта?
Дмитрий Дмитриевич и Коля стали наперебой объяснять милиционеру сложившуюся ситуацию, и они втроем вышли в коридор.
Милиционер сказал:
— Пройдемте, — и вышел из института первым.
Авторы поплелись за ним. Сотрудники, прильнув к стеклам, наблюдали их бесславный уход.
— Да ведь мы сами, сами могли бы стать бессмертными! Как это нам в голову не пришло?
— Мы? — сказал Пшеничный и в задумчивости так сильно укусил оправу очков, что лязгнули зубы.
— Хе-хе-хе, — вдруг рассмеялся «Старик». — Круты вы, батенька, не помню вашу фамилию…
— Пшеничный, — подсказал Павел Александрович. — Вот, вот, Пшеничный, круты вы… Ученый совет нужно проводить без милиционера… Да, да… Получается несозвучие, диссонанс, диссонанс получается… между возможностями института и тем направлением, которое придает ученому совету товарищ… не помню вашу фамилию…
— Пшеничный! — в один голос сказали сотрудники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69