Он не сразу пришел в себя, и первая его мысль была о том, что сегодня в одиннадцать часов утра Аркадий ждет его в своем институте и что необходимо уговорить Человека пойти туда. Хруст не прекращался. Вначале Дмитрию Дмитриевичу показалось, что звук этот доносится с улицы. Распахнув окно, он выглянул во двор, но там все было тихо. Хруст соединился с пронзительным металлическим скрежетом. Дмитрий Дмитриевич как был — босиком и в трусах — заглянул в кабинет. То, что он увидел, было совершенно поразительным. Человек сидел на корточках и грыз железную спинку своей кровати. Части спинки уже не было. Дмитрий Дмитриевич ахнул, зажмурил глаза, тряхнул головой и огляделся.
Первое, что привлекло его внимание, была картина — единственное украшение его кабинета. Нарисованная каким-то австрийским художником, она изображала сценку из крестьянской жизни. Несколько женщин в ярко-красных головных платках собирали и складывали на телегу снопы сена. Сейчас вместо головных платков были дыры, позолоченный багет был ободран, проглядывало дерево… Везде, где был красный цвет, торчали клочья холста… Осциллограф, стоявший открытым, также подвергся нещадному разорению. Стеклянная трубка была без цоколя, и Дмитрий Дмитриевич тотчас же вспомнил, как ночью, когда он спал, ему послышался громкий хлопок: это, видимо, вошел воздух в разбитую трубку.
Человек жадно чавкал, поглощая металлическую спинку кровати, и не замечал Дмитрия Дмитриевича. Он оторвался от своего занятия с таким видом, словно сказал себе: «Ну, этого мне достаточно…» Выпрямившись, он неверной походкой приблизился к письменному столу и, оторвав медные ручки от ящиков, также отправил их в рот.
— Хочу медь! Медь! — тихо сказал он.
— Вы что? Что вы делаете? Вы голодны? — растерянно спросил Дмитрии Дмитриевич. Человек не обернулся.
— Да, — проговорил он. — Да, я голоден. Я голоден, и мне очень многого не хватает. Мне не хватает кадмия и ниобия, вольфрама и сурьмы, мне многого не хватает!
— На чем же вы будете спать? Вы же испортили кровать…
Человек не ответил.
— А картина? А осциллограф?…
— Мне нужен был кадмий. Кадмий содержался в красных пятнах этой материи… — Он говорил как во сне и тихонько покачивался на -прямых ногах.
Дмитрий Дмитриевич помолчал. Видимо, у Человека снова был странный приступ оцепенения, свидетелем которого Дмитрию Дмитриевичу приходилось быть уже не один раз.
— Одевайтесь, — нерешительно сказал Дмитрий Дмитриевич. — Одевайтесь и идемте… Человек обернулся и вдруг ожил.
— Куда? — спросил он, одним движением надевая гимнастерку.
Дмитрий Дмитриевич обратил внимание на то, что латунных пуговиц с пятиконечными звездочками на ней уже не было.
— Вы не думайте, что я этим питаюсь, — сказал Человек, поймав взгляд Дмитрия Дмитриевича, устремленный на пучки ниток в тех местах, где были пришиты пуговицы. — Мне это нужно. Мне не хватает ниобия и вольфрама, кадмия и…
— Понятно, — прервал его Дмитрий Дмитриевич. — А мне сейчас нужно, чтобы вы отправились вместе со мной к одному моему приятелю.
— К нему домой?
— Нет, в лабораторию.
— В лабораторию! Это интересно… В ваших лабораториях хранятся самые различные вещества. Я смогу там получить медь и вольфрам?
— Сколько угодно. Я постараюсь попросить моего приятеля… Если вы ему понравитесь…
— Он настоящий ученый? Может быть, как ваш Пшеничный?
— Да, настоящий, и я думаю, что вы ему понравитесь, если только не начнете с того, что сожрете какой-нибудь важный прибор.
— Нет, нет, меня не интересуют приборы, мне нужно вещество.
Дмитрий Дмитриевич уже почти не сомневался в том, что перед ним нечеловек…
Аркадий Владимирович ждал их, и, когда они выписывали пропуск и препирались по поводу того, что на временном удостоверении Человека не было фотокарточки, он сошел вниз и помог уговорить служащего, выписывающего пропуска.
Он окинул Человека небрежным и равнодушным взглядом и повел гостей по коридору. Вскоре они вышли на галерею, которая тянулась вдоль стены огромного зала на уровне второго этажа. Галерея была затянута металлической сеткой с крупными ячейками. Посередине зала испытывался гигантский трансформатор величиной в пятиэтажный дом, и между блестящими шарами, диаметром в несколько метров, проскакивала искусственная молния, сопровождаемая могучими громовыми раскатами, похожими на пушечные выстрелы.
Поведение Человека стало странным. Его походка изменилась, он шел, чеканя шаг, с полузакрытыми глазами, и каждый разряд сопровождался болезненным подергиванием его лица. Казалось, блеск и грохот разрядов причиняют ему невероятную боль.
— Это защита? — спросил Дмитрий Дмитриевич, показывая на сетку.
Аркадий Владимирович кивнул.
— Скорее отсюда, скорее, — негромко сказал Человек.
— Ему нехорошо… — прошептал Аркадий Владимирович.
Галерея окончилась, и Человек устремился в открытую дверь нового коридора. Он обогнал и Аркадия Владимировича, и Дмитрия Дмитриевича.
— Нам налево! — крикнул Аркадий Владимирович.
Он стал очень сосредоточенным, и Дмитрий Дмитриевич понял, что его равнодушие к человеку было напускным.
— Я кое-что придумал, — успел шепнуть Аркадий Владимирович на ухо Михантьеву. (Они задержались у дверей лаборатории.) — Ты обратил внимание на его поведение в экранизированной галерее и на его реакцию на электрические разряды? Где ты его откопал?
Дмитрий Дмитриевич только усмехнулся в ответ.
Они вошли в лабораторию, где восемь инженеров и техников собирали макет какой-то очень сложной установки, от которой тянулись пучки проводов.
Провода расходились по всей комнате и присоединялись к черным коробкам измерительных приборов, блестящими стальными прищепками — «крокодильчиками» — цеплялись за обнаженные клеммы осциллографов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69