ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
..
Вглядываясь в туман, надвинувшийся на дом и окончательно проглотивший все вокруг, Стивен подумал, что если бы они имели дело с обычными «коммандо», им уже давно пришлось бы плохо. Как только Айк закончил свой ремонт, они отступили в дом.
– Мерещится... – невнятно сказал Айк. – Какие-то фигуры в тумане... Впрочем, поспите все-таки немного, шеф. У меня такое ощущение, что к утру будет... будет.
Стивен подумал, что с этим советом лучше все-таки согласиться. Он отыскал спальный мешок, немного повозился, устраивая на полу у стены подобие лежанки, обработал антисептиком пораненную руку – серый налет у ногтей не смывался – не раздеваясь, лег, набросив на себя плед.
«Господи, не пальнуть бы в кого спросонья!» – подумал он, нащупывая винчестер. Ныли не только мышцы. Буквально каждый нерв просил об отдыхе, но сон не шел.
Конечно, бессмысленно понять причину безумия, исходя из объяснений самого сумасшедшего, а в том, что Сирил Джонс Гэррод был таковым, Стивен теперь почти не сомневался, – однако Книгу Лукавого тянуло читать дальше. Тем более, что ужасно не хотелось гасить свет, хотя бы и такой тусклый и прерывистый. Он снова стал осторожно расклеивать и перебирать страницы несгоревшей рукописи.
«...Ниже я привожу свои расчеты. Они довольно тривиальны. Не я первый описал вакуум как море виртуальных частиц. Не я первый описал законы их превращений. Но я первый понял, что мир вакуума – это квантовый мир. Я всего лишь записал основные правила, которым будут подчиняться превращения сложных макроскопических структур, порождаемых флюктуациями вакуума в четырех измерениях. И результаты моих расчетов первоначально были тривиальны. Собственно, все основные явления жизни – и развитие, и самоумножение, и постоянное усложнение, и саморазвитие, и последующее самоуничтожение ее основных форм – хорошо выводились как следствия нескольких простых, даже не физических, а скорее философских принципов – симметрия, необходимость, сохранение нескольких инвариантов. Только одна сложность омрачала красоту всей теории. Маленькая заковыка, породившая необходимость в том, чтобы переосмыслить всю основу нашего бытия. Дело в том, что ни одно решение, ни один из полученных результатов не был единственным, их всегда было два! Всякое бытие, всякая форма, которую может обрести живое, имеет, оказывается, две ипостаси. Но самое невероятное последовало дальше. Те образы, что мы видим перед собой, и те, которые мы сами принимаем, ничуть не похожи ни на один из этих двух теоретических вариантов. Я долго, невероятно долго и путано пытался осмыслить это несоответствие безупречной теории и простой очевидности. Пока все не стало просто и поразительно ясно: то, что есть наблюдаемые нами реальные формы живых существ – это гибриды, суперпозиция двух идеальных решений. И не будь этого их, как мне казалось ранее, совершенного инертного наполнителя, этой всепроникающей биохимической каши, которая энергией своего метаболизма, потоком примитивной информации стабилизирует это промежуточное состояние, каждая из живых форм неминуемо и мгновенно скатилась бы к одному из двух своих воплощений. Но откуда это стремление к промежуточности, к недопущению окончательного чистого решения? Все различие...»
Телефон на тумбочке зазвонил. Странно, что в обстановке ужасного разгрома, царившего в комнате, этот старомодный аппарат продолжал с достоинством занимать свое место на специальной, очень неудобной тумбочке у стены с расколоченным бра и перекособочившимися олеографиями прошлого века. Стивен поднял трубку.
– Открой, – сказал давно знакомый голос. – Открой, ты же меня узнал?.. У вас тут все законопачено, а мне страшно в этом лесу...
Бог его знает, почему он не удивился. Просто взвесил в руке винчестер и, положив трубку на тумбочку, уже шагнул к двери, но, не пройдя и шага, стал как вкопанный и рассмеялся горьким смехом. «Вот они как... Уже залезли в мое “личное дело”. В то “личное дело”, что хранится у человека под черепными костями... Ну почему же все-таки... Нет, нечисть остается нечистью. И говорит с нами только голосами мертвых...»
Он снова поднял трубку. Конечно, мертвый телефон молчал, как дверная ручка. Но он все равно заговорил, словно пытаясь использовать хоть этот дикий, нечестный шанс сказать хоть полслова туда. Откуда не прилетают сгоревшие «Ди-Си».
– Не надо, девочка, – сказал он в глухую трубку. – Не надо бояться леса. Папа учил тебя не бояться леса... Ты помнишь?..
– Но я все равно... Мне все равно страшно и холодно... Открой, папа... Это такой лес... – сказал ему голос дочери. Очень хорошей девочки, которая никогда не забудет отца, не уйдет с нечесанными искателями мудрости, не станет хриплой, оплывшей алкоголичкой. Которой всегда будет без трех дней двенадцать лет...
Точнее, он сам сказал себе это. И тут же, словно черт из коробки, наглой и визгливой пародией взвыл голос из подпола:
– Ну, открой! Ну, открой же ей! Ей плохо, ей страшно, твоей девочке!!!! Ну, открой, открой, открой...
Облившись холодным потом, Стивен сделал шаг к огнемету... А ведьмино отродье там, внизу, уже с нечеловеческой силой раскачивало крышку люка и, хрипя и запинаясь, умоляло, упрашивало, заклинало: «Отвори, о-т-в-о-р-и...»
«До рассвета люк не выдержит», – не столько предположил, сколько констатировал он сам для себя довольно спокойно, но зло. И поднял глаза: на пороге кладовки с посеревшим лицом стоял Айк. Взгляд у него был какой-то неживой.
– Что у тебя? – спросил он.
– Мне позвонили... Видишь? – Стивен положил трубку на рычаг.
– А-а-а... Всего лишь... – Айк повернулся и, как-то неловко пошатнувшись, шагнул вглубь подсобки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Вглядываясь в туман, надвинувшийся на дом и окончательно проглотивший все вокруг, Стивен подумал, что если бы они имели дело с обычными «коммандо», им уже давно пришлось бы плохо. Как только Айк закончил свой ремонт, они отступили в дом.
– Мерещится... – невнятно сказал Айк. – Какие-то фигуры в тумане... Впрочем, поспите все-таки немного, шеф. У меня такое ощущение, что к утру будет... будет.
Стивен подумал, что с этим советом лучше все-таки согласиться. Он отыскал спальный мешок, немного повозился, устраивая на полу у стены подобие лежанки, обработал антисептиком пораненную руку – серый налет у ногтей не смывался – не раздеваясь, лег, набросив на себя плед.
«Господи, не пальнуть бы в кого спросонья!» – подумал он, нащупывая винчестер. Ныли не только мышцы. Буквально каждый нерв просил об отдыхе, но сон не шел.
Конечно, бессмысленно понять причину безумия, исходя из объяснений самого сумасшедшего, а в том, что Сирил Джонс Гэррод был таковым, Стивен теперь почти не сомневался, – однако Книгу Лукавого тянуло читать дальше. Тем более, что ужасно не хотелось гасить свет, хотя бы и такой тусклый и прерывистый. Он снова стал осторожно расклеивать и перебирать страницы несгоревшей рукописи.
«...Ниже я привожу свои расчеты. Они довольно тривиальны. Не я первый описал вакуум как море виртуальных частиц. Не я первый описал законы их превращений. Но я первый понял, что мир вакуума – это квантовый мир. Я всего лишь записал основные правила, которым будут подчиняться превращения сложных макроскопических структур, порождаемых флюктуациями вакуума в четырех измерениях. И результаты моих расчетов первоначально были тривиальны. Собственно, все основные явления жизни – и развитие, и самоумножение, и постоянное усложнение, и саморазвитие, и последующее самоуничтожение ее основных форм – хорошо выводились как следствия нескольких простых, даже не физических, а скорее философских принципов – симметрия, необходимость, сохранение нескольких инвариантов. Только одна сложность омрачала красоту всей теории. Маленькая заковыка, породившая необходимость в том, чтобы переосмыслить всю основу нашего бытия. Дело в том, что ни одно решение, ни один из полученных результатов не был единственным, их всегда было два! Всякое бытие, всякая форма, которую может обрести живое, имеет, оказывается, две ипостаси. Но самое невероятное последовало дальше. Те образы, что мы видим перед собой, и те, которые мы сами принимаем, ничуть не похожи ни на один из этих двух теоретических вариантов. Я долго, невероятно долго и путано пытался осмыслить это несоответствие безупречной теории и простой очевидности. Пока все не стало просто и поразительно ясно: то, что есть наблюдаемые нами реальные формы живых существ – это гибриды, суперпозиция двух идеальных решений. И не будь этого их, как мне казалось ранее, совершенного инертного наполнителя, этой всепроникающей биохимической каши, которая энергией своего метаболизма, потоком примитивной информации стабилизирует это промежуточное состояние, каждая из живых форм неминуемо и мгновенно скатилась бы к одному из двух своих воплощений. Но откуда это стремление к промежуточности, к недопущению окончательного чистого решения? Все различие...»
Телефон на тумбочке зазвонил. Странно, что в обстановке ужасного разгрома, царившего в комнате, этот старомодный аппарат продолжал с достоинством занимать свое место на специальной, очень неудобной тумбочке у стены с расколоченным бра и перекособочившимися олеографиями прошлого века. Стивен поднял трубку.
– Открой, – сказал давно знакомый голос. – Открой, ты же меня узнал?.. У вас тут все законопачено, а мне страшно в этом лесу...
Бог его знает, почему он не удивился. Просто взвесил в руке винчестер и, положив трубку на тумбочку, уже шагнул к двери, но, не пройдя и шага, стал как вкопанный и рассмеялся горьким смехом. «Вот они как... Уже залезли в мое “личное дело”. В то “личное дело”, что хранится у человека под черепными костями... Ну почему же все-таки... Нет, нечисть остается нечистью. И говорит с нами только голосами мертвых...»
Он снова поднял трубку. Конечно, мертвый телефон молчал, как дверная ручка. Но он все равно заговорил, словно пытаясь использовать хоть этот дикий, нечестный шанс сказать хоть полслова туда. Откуда не прилетают сгоревшие «Ди-Си».
– Не надо, девочка, – сказал он в глухую трубку. – Не надо бояться леса. Папа учил тебя не бояться леса... Ты помнишь?..
– Но я все равно... Мне все равно страшно и холодно... Открой, папа... Это такой лес... – сказал ему голос дочери. Очень хорошей девочки, которая никогда не забудет отца, не уйдет с нечесанными искателями мудрости, не станет хриплой, оплывшей алкоголичкой. Которой всегда будет без трех дней двенадцать лет...
Точнее, он сам сказал себе это. И тут же, словно черт из коробки, наглой и визгливой пародией взвыл голос из подпола:
– Ну, открой! Ну, открой же ей! Ей плохо, ей страшно, твоей девочке!!!! Ну, открой, открой, открой...
Облившись холодным потом, Стивен сделал шаг к огнемету... А ведьмино отродье там, внизу, уже с нечеловеческой силой раскачивало крышку люка и, хрипя и запинаясь, умоляло, упрашивало, заклинало: «Отвори, о-т-в-о-р-и...»
«До рассвета люк не выдержит», – не столько предположил, сколько констатировал он сам для себя довольно спокойно, но зло. И поднял глаза: на пороге кладовки с посеревшим лицом стоял Айк. Взгляд у него был какой-то неживой.
– Что у тебя? – спросил он.
– Мне позвонили... Видишь? – Стивен положил трубку на рычаг.
– А-а-а... Всего лишь... – Айк повернулся и, как-то неловко пошатнувшись, шагнул вглубь подсобки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12