..
Анисимов всегда точно бежит в гору: потен; треплется размотанный
шарф, и широки и веселы, как весенняя крыша, валенки. Он, довольный,
энергией и толстым портфелем, заменявшим ему живот, помогает профессору
сгребать в печь бумаги. Чтобы сделать ему приятное, Сафонов спрашивает:
- Жаловался?
- Кто?
- Дивель?
- Но-о!.. поорал, и будет. Вечером в пешки приходил играть. Мы в од-
ной коммуне живем с ним... Сила, или, как я люблю говорить: динамика...
А Дивель?
Профессор первый раз видит человека из коммуны. Он спрашивает его о
детях. У Анисимова - трое детей, и самый маленький, пяти лет, очень лю-
бит автомобили: из бумажек вырезает и красит чернилами. В партии Аниси-
мов с 16 года, по профессии - токарь.
- Будет в России коммуна? - осторожно, точно укалываясь, спрашивает
профессор.
- Коммуна? А где ж ей быть, как не у нас? Обязательно!
Согревшись, он предлагает профессору итти смотреть перевозку Будды.
Профессору Сафонову нужно укладываться. Анисимов оглядывает полки и
письменный стол.
- Да-а, безусловно. Вы давно в профессорах?
- Двенадцать лет.
- В партии никакой не состояли?
- Нет.
- Так. Лет вот под пятьдесят, значит?
- Сорок восемь.
- Обыкновенное событие. Ну, я пойду. За мандатами вместе в комиссари-
ат поедем. Завтра. Они хоть и сегодня велели, а все же лучше завтра, да
и то, поди, не напишут...
Он, тряся портфелем, и точно на митинге махая руками, несется по
лестнице.
И точно: на другой день пришлось им ждать два часа, пока приготовили
мандаты, пол-суток бегать доставать наряды на теплушку. Шагая с вокзала,
увидали они на Невском - черный груженый дровами грузовик, далеко воняя
бензином, волок громадную телегу с толстыми чугунными колесами. На теле-
ге несколько солдат придерживали тесовый ящик, обтянутый сбоку канатом.
Ящик был свеж и ярок, и весело подпрыгивали на нем наляпанные суриком
буквы: "Верх". "Осторожно".
- Наши! Вот динамика: по пути с Буддой дрова везут на вокзал... -
сказал Анисимов: - пойти помочь!..
Дава-Дорчжи быстро, почтительно сдернул лохматую баранью шапку.
Но профессор Сафонов прошел мимо.
Салазки профессор имеет. С ними он ездит в Институт получать паек
один раз в месяц. Но чаще всего паек приносит в руке - выдают очень ма-
ло. В квартиру профессор вселяет знакомого студента Лазаря Нейц. Когда
профессор приходит с вокзала, Нейц, притянув к подбородку ноги, обняв
руками колени, играет на балалайке. У него длинный и тонкий, как струна,
нос, и постоянно в нем что-то звенит.
- Малярия в носу! - говорит Нейц.
Профессор складывает в салазки багаж, Нейц помогает.
- Через полгода вернетесь, или совсем останетесь? Монголия славится
скотоводством, гражданин профессор...
Профессор везет салазки на Николаевский вокзал. Трамваи стоят, линии
рельс занесены снегом, и снег твердо застыл, как лед. В лаптях и шине-
лях, перетянутых ремнями, с красным знаменем идут и обгоняют профессора
солдаты. Ему на мгновение кажется - они сейчас займут теплушку, его мес-
то. Он, скользя сапогами, торопится.
- Буржуй торговать поехал! - кричат солдаты.
- Осмотреть бы его!..
И совсем около них профессор слышит бряцание винтовок.
Профессор, переменяя в руках холодную бечевку, вспоминает о варежках.
Он забыл выменять, а там остались еще книги: "Вселят вот таких, вроде
идущих рядом"...
Дава-Дорчжи ждет его у под'езда. Отталкивая подбежавшую старуху ("не
продашь ли что, аль менять"), монгол ведет его среди лежащих в-повалку
тел.
- Правей, правей, гражданин профессор! Если бы у меня было время, я
непременно приложил бы все усилия в помощи вам. Но снег твердый, санки у
вас подкованы железом... Легко, я полагаю.
Профессор тяжело дышит: у него колотье в груди.
- Анисимов пришел? Когда поезд отходит?
- Не беспокойтесь, до отхода бесконечное количество времени, товарищ
Анисимов не опоздает.
- Но у него мандаты и все документы...
- Ничего, придет.
Стены теплушки обиты войлоком, вынутым из подстилок, а солдаты спят
на соломе. В углу круглая железная печка; на полене подле нее в бутылоч-
ке - керосин с коптящим длинным фитилем. Коптилку поправляет женщина.
Профессор не видит ее лица: на дворе сумрак и снег. Пробегают внизу под
полом, постукивая по колесам молотком... За печью во всю длину вагона -
тесовый ящик. Пахнет от него смолой, отблескивают от коптилки новые
гвозди. Тесный промежуток между стенами вагона и ящиком заложен кирпича-
ми. Тает снег с кирпичей, пахнет жидко водой. Будда плывет в новой лод-
ке. На лодке надпись суриком: "Верх... осторожно".
Дава-Дорчжи маленьким топориком колет дрова.
- У нас наряд на двенадцать человек, не считая вас, профессор. Вы и
товарищ Анисимов едете по другому литеру. Но двенадцатый человек отка-
зался ехать на родину и я взял женщину...
- Она монголка?
- Да. Я взял женщину и поступил мудро.
- Она жена чья-нибудь?
- Не знаю, возможно. Но она женщина, и монгольская женщина не умеет
отказывать. Европейцы и русские об'ясняют их поступки: китайцы разврати-
ли нас, так как по законам своей страны они не могут ввозить в Монголию
своих женщин. Вы не находите, профессор, что я поступил мудро?
- Мудрость относительна.
- Поэтому я и выбрал в свои спутники вас, профессор.
- Выбрали?..
Полено не колется. Дава-Дорчжи отворяет дверь и спрыгивает с поленом.
Звенят морозно буфера - к поезду прицепили паровоз. Тряся портфелем,
вскакивает в вагон Анисимов.
- Где же ваш багаж? - спрашивает профессор.
Анисимов тычет в портфель и, отставив широкий и длинный, как плаха,
валенок, отвечает поучением:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22