В том случае, конечно, если батюшка не докажет нам, что он есть.
— Простите, товарищ, не знаю вашей фамилии, — обращается Корнелий к Колокольчикову. — Давайте сначала договоримся не оскорблять священника. Времена грубой антирелигиозной пропаганды, как вы знаете…
— Да что вы, товарищ лектор! — испуганно восклицает Колокольчиков. — Я и не думал… В крайнем случае могу и извиниться…
— Что вы, что вы! — испуганно простирает руки вперед отец Никанор. — Не надо мне никаких извинений! Молодой человек ничем меня не оскорбил. А доказывать вам существование бога я не собираюсь. Доказать это, к сожалению, так же нелегко, как и опровергнуть его существование.
— Ну, так позвольте мне тогда продолжить мой вопрос, — просит Колокольчиков. — Вот что хотелось бы нам узнать у товарища лектора: правда ли, что великий русский физиолог Иван Петрович Павлов был верующим?
— Очень хорошо, что вы задали именно этот вопрос, — одобрительно кивает головой Корнелий. — Я постараюсь рассеять это бытующее, к сожалению, даже у атеистов заблуждение… Прежде, однако, я должен напомнить вам, как Иван Петрович Павлов понимал религию. На одной из своих клинических «сред» о происхождении веры говорил он следующее.
Корнелий торопливо листает свой конспект и, поправив очки, читает:
— «Когда человек впервые превзошел животное и когда у него явилось сознание самого себя, то его положение было до последней степени жалкое: ведь он окружающей среды не знал, явления природы его пугали, и он спасал себя тем, что выработал себе религию, чтобы как-нибудь держаться, существовать среди этой серьезнейшей, могущественнейшей природы». Такое толкование Павловым происхождения религии совпадает, конечно, с точкой зрения исторического материализма.
— Значит, он признавал веру? — снова спрашивает Колокольчиков.
— Да, в какой-то мере и только для слабых. «Вера существует для того, чтобы дать возможность жить слабым», — говорил Иван Петрович.
— Он выражался и более ясно, — бросает вдруг реплику отец Никанор. — Он заявлял: «Есть слабые люди, для которых религия имеет силу».
— А откуда это, извиняюсь, батюшке известно? — подает голос Вадим Маврин.
— Читает, наверно, не только библию, — высказывает предположение Корнелий.
— «Павловские клинические среды», например, — подтверждает отец Никанор. — Том третий, страница триста шестидесятая.
— Вот видите, — улыбается Корнелий. — И вообще должен я вам сказать, мы недалеко пойдем в нашей атеистической деятельности, если всех церковников будем изображать людьми невежественными, незнакомыми с достижениями современной науки. Даже в православных духовных академиях преподаются теперь естественные науки, а высшее духовенство католической церкви, кардиналы и епископы вообще люди высокой культуры. Покойный папа римский боролся к тому же за мир во всем мире.
— Куда же это мы попали?! — вскакивает вдруг Вадим Маврин. — За кого нас тут агитируют? Против попов или за попов? Ничего себе лектора нам прислали!..
— Ведите себя как полагается, товарищ! — повышает голос Козырев.
— А чего вы его осаживаете? Он правильно говорит, — поддерживает Вадима его седоволосый сосед. — Когда я комсомольцем был, разве так мы с попами боролись? Мы тогда в их церквах комсомольские клубы устраивали. А сейчас против них и слова нельзя сказать. Если не в милицию за это потащат, то извиняться заставят. А за что извиняться? За то, что мы их религиозный дурман разоблачаем?
— И лектор тоже, видать, из бывших попов!.. — уже совсем не в себе вопит Вадим Маврин.
— Ну, знаете ли, товарищ Козырев!.. — повышает голос Корнелий. — Раз меня так оскорбляют тут, я лучше уйду…
— Нет, уж лучше тогда я уйду, — встает отец Никанор. — А вы продолжайте свою работу, гражданин лектор.
— Это же безобразие, товарищи! — стучит стаканом по графину с водой Козырев. — Форменное хулиганство! Я сейчас милицию вызову…
— Вот-вот! — ехидно ухмыляется сосед Вадима Маврина. — А я что говорил? Перед батюшкой пардоны, а нашего брата в милицию. Дожили…
Отец Никанор между тем успевает выйти вместе со своими старушками.
Тогда снова поднимается Колокольчиков.
— Может быть, теперь, когда священнослужитель, так действующий на нервы некоторым молодым и пожилым комсомольцам, удалился, дадим возможность товарищу лектору закончить свою беседу?
— Правильное предложение! — выкрикивает кто-то из поселковых комсомольцев. — Хватит этим дачникам волынить!
Корнелий с хорошо разыгранным волнением долго пьет воду. В зале воцаряется тишина.
— Ну хорошо, я продолжу, — примирительно произносит он наконец. — Жаль однако, что батюшке пришлось ретироваться. Он ведь выслушал только позитивную, так сказать, часть моей оценки высшего духовенства, что, как вы понимаете, было с моей стороны чисто ораторским приемом. А теперь, к сожалению, уже в его отсутствие придется мне рассказывать вам, почему же приходится современному духовенству изучать естественные науки и даже марксизм. Конечно, не от хорошей жизни, товарищи.
В зале понимающе улыбаются.
— С этого бы и надо было начинать! — снова выкрикивает Вадим, но на него шипит теперь даже его сосед.
— Полемика — дело тонкое, требующее дипломатии, дорогой товарищ, — обращается теперь уже к Вадиму Корнелий.
— Да не отвлекайтесь вы на него, — недовольно произносит кто-то из комсомольцев.
И Корнелий начинает обстоятельно разоблачать ухищрения духовенства, спекулирующего на терпимости Ивана Петровича Павлова к религии. Излагает он вкратце и материалистическое мировоззрение великого физиолога.
Беседа его кончается в девятом часу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71