— Хочешь говорить? — спросил он. — Хочешь аллу-а?
Джуна кивнула. И хоть какая-то часть ее естества рвалась бежать отсюда, вопя от ужаса, Джуна все же победила свой страх. Ей необходимо говорить с туземцами. Возможно, от этого будет зависеть вся ее жизнь.
— Ты веришь мне?
Джуна опять кивнула. Она должна верить этому туземцу, чтобы перенести насилие слияния.
— Хорошо, — произнес туземец и окрасился в темно-синий цвет спокойствия и ободрения. — Не надо бояться. Я не причиню боли.
Все силы Джуны были направлены на то, чтобы не убежать, когда Укатонен протянул ладони и положил их поверх ее рук. Ее пальцы тряслись, когда она сжала их вокруг запястий Укатонена. Джуна крепко зажмурилась — не хотела видеть, как его тонкие четырехпалые ладони сожмут ее запястья. Затем их шпоры соприкоснулись. Прикосновение завершилось слабым уколом.
Вхождение в контакт ближе всего напоминало прыжок в глубины теплого пруда. Сначала пришло ощущение разрыва тонкой поверхностной пленки, а затем Джуна оказалась внутри самой себя. Это был странный слепой мир, мир, полный звуков — шум бегущей по сосудам крови, прерывистое биение сердца, ускоренное испытанным страхом, бульканье желудка. А еще Джуна ощущала вкус: грубый темный вкус крови, мягкий пушистый персиковый привкус собственной кожи, медный привкус кожи Укатонена, охранявшего Джуну. Она осязала, обоняла, как он проникает в ее желудок, в ее легкие, как удаляет из ее тела смертельные и чуждые ей яды. Чувствовала она и свой страх — яркий, блестящий, добавляющий слиянию какой-то собственный неповторимый привкус.
Теперь к ней пришло и ощущение присутствия эго Укатонена. Это было ощущение мощной речной стремнины. Испуганная Джуна начала было сопротивляться, но эго туземца подхватило ее и понесло по стремнине, бессильную, как лист, уносимый водоворотом. Она видела, как эго Укатонена останавливается перед тонким барьером из ее — человеческой — и его — туземной — кожи. Он — мужчина — осознала она, даже не понимая, каким образом пришло к ней понимание этого. Ее кожа горела, ее покалывали тысячи иголок. Как будто Джуна принимала ванну из шампанского, но принимала ее внутренней поверхностью кожи. Она чувствовала, как передвигается в ней эго туземца, как оно проходит по ноющим мышцам и напряженным сухожилиям, оставляя их размягченными и расслабленными. Уход эго сопровождался исчезновением хинных следов стресса и усталости, гнездившихся в Джуне даже после освежающего сна. А затем эго Укатонена стало покидать тело Джуны, подобно волне, убегающей с пляжа обратно в море. Прохладный призрак туземца мелькнул где-то вдали. Джуна открыла глаза, и он исчез, как пена, уходящая в песок, когда волна схлынет с берега.
Джуна встала и потянулась. Она ощущала свою свежесть и чистоту, ей казалось, что она — одна из маминых льняных накрахмаленных рубашек, только что снятых с гладильной доски. Ее кожа уже не казалась ободранной наждачной «шкуркой». Джуна глубоко вдохнула воздух и опять потянулась — только ради удовольствия ощутить, как эластична ее мускулатура.
Подняв руку, Джуна изобразила свое имя бирюзовыми буквами на черном фоне, потом заставила эту надпись ползти по ее руке вверх, через грудь, по левому боку и исчезнуть на левом колене. Потом Джуна нарисовала в уме цветок, и плоское примитивное изображение цветка сейчас же возникло на ее коже. Она напряглась, желая сделать рисунок более реалистичным, и он тут же усовершенствовался. Было безумно интересно наблюдать, как картинки то появляются на ее теле, то исчезают. Самих изображений Джуна не ощущала, хотя точно знала, где они находятся, даже ничего не видя. Она только представляла себе изображение в уме, и оно тут же возникало на коже. Это было не труднее, чем поднять руку.
Джуна взглянула на Укатонена, который переливался рябью одобрения.
— Голодна? — спросил он.
Она жутко хотела есть. «Да», — подумала она, и тут же у нее на груди возникли три черных горизонтальных прутика — знак согласия. «Еда», — подумала она, представив себе зеленый символ еды, и он тоже появился у нее на груди. Укатонен подал ей корзину с фруктами и несколько кусков сотового меда.
— Я принесу еще еды. Сейчас вернусь, — сказал туземец и вышел.
Джуна забавлялась с речью кожи все время, пока ела; она практиковалась с малыми и большими символами. Многообразие и легкость применения ее новой способности были просто удивительны. Все, что она представляла в уме, тут же появлялось на коже. Но хотя Джуна теперь могла заставить свою кожу говорить что угодно, Укатонен не наделил ее столь же мгновенным знанием языка инопланетян. Она могла вызвать на коже лишь изображение тех символов, которые ей были хорошо известны и изображение которых она могла мысленно воспроизвести. Джуна вздохнула, представив, сколько символов ей придется изучить, чтобы бегло говорить на языке туземцев. И в то же время она радовалась тому, что Укатонен не обманул ее доверия и не стал вмешиваться в ее мозговую деятельность. Она подумала: а что вообще ограничивает силы туземцев при слиянии? Совершенно очевидно, что этот процесс поглощает много энергии. Она была невероятно голодна после слияния и еще раньше замечала, что туземцы до и после аллу-а едят жутко много.
Джуна уже съела все, что было, но ее аппетит остался неудовлетворенным, когда вошла Анито, неся завернутые в листья тонко нарезанные полоски свежей рыбы. Часть рыбы Анито отдала Джуне.
— Спасибо, Анито, — сказала Джуна на языке кожи.
Уши Анито встали торчком, розовая окраска выразила глубокое удивление, но тотчас сменилась пурпурной — знаком вопроса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178