Хотя каждый из репликантов мог свободно общаться на уровне эсперейцев, всем доставляло особое удовольствие такое духовное путешествие по векам. Да и сами эсперейцы любили контактировать на уровнях разных культур и цивилизаций. Неутомимый и бесстрашный Лер Лернинг превзошёл в этом занятии многих. Бесстрашный потому, что репликация — не совсем безопасное дело, как это могло показаться несведущему. Отнюдь не всегда удачно срабатывали адаптационные барьеры, и бывало, что какой-нибудь репликант с агрессивной психикой, не разобравшись, что с ним, набрасывался на Лера.
Чтобы успешно провести адаптацию, Леру прежде всего приходилось настраиваться на репликанта, вбирая в себя его суть. Хотя это с успехом осуществляла аппаратура, без настройки старшего репликатора не обходилось, и он как бы впечатывал в себя другие жизни, сохраняя при этом достаточно яркую собственную индивидуальность. По натуре Лер был художником. В древние времена он наверняка стал бы скульптором, писателем или живописцем. В нем очень сильна была творческая потребность воссоздавать, воскрешать минувшее, и он глубоко страдал от того, что пока не мог помочь своим живым героям осуществить чаемые им встречи.
Многие репликанты испытывали к Леру сыновнюю признательность и уважение с некоторой долей почтительного страха, точнее, боязни перед его необычной способностью так настраиваться на волну собеседника, что, казалось, общаешься с собственной душой, но более тонкой, развитой. Это всякий раз поражало, ибо подняться до уровня знаний науки на Эсперейе помогали информационные окутывания; вот душа, ядро личности, её сердцевина оставалась такой, какой некогда её настигла смерть, и предстояла самостоятельная работа по её развитию. Лер Лернинг был одним из тех, кому удавалось наиболее удачно выводить души из потёмок, грехов прошлого, несбывшихся мечтаний, надежд. Подобных Леру было немало в других реплицентрах, но Радов уверовал в его исключительность. Да так оно и было, и сам Лер не раз внушал своим подопечным один из важных постулатов психологии — об уникальности, неповторимости любого человека.
О Лере ходили легенды. Сам Радов знал несколько невыдуманных историй из жизни Лера, не менее интересных, чем вымышленные. В одной из них Радов даже участвовал и, встречаясь с Лером, заговорщицки подмигивал ему. Вот и сейчас они тайно улыбнулись друг другу, вспомнив первые месяцы репликации Радова.
Это было трудное и восхитительное время. Каждое утро он встречал словами благодарности и восторга. «Ах, Радов, — бормотал он, — старая ты черепаха, как же тебе необыкновенно повезло! И ведь не достоин ты этого везения, не достоин! Слава богу, что жребий тянула ЭВМ, иначе пребывать тебе в небытии кто знает сколько столетий».
Сознание того, что ему вернули жизнь, опьяняло. Это стало бы истинным праздником, если бы не тоска по тем, кого оставил в прошлом, встреча с кем была за семью горами, да и то неизвестно, осуществилась бы или нет.
После каждого сеанса информационного окутывания Радов чувствовал себя студентом первого курса, которому предстоит узнать невообразимо много. Жажда этого узнавания отныне постоянно пребывала с ним.
То, что через месяц после репликации сотворил Лер, было на грани чуда в смешении со святотатством. Радов уже знал, что Лер умеет настраиваться на его биоволну, что именно это делает успешным их общение. Но однажды, после очередного информокутывания, Лер, усадив его напротив себя, с загадочным видом сказал:
— Давайте на некоторое время обменяемся одёжкой.
— Как это? — опешил Радов.
Лер заметил его недоумение, рассмеялся и характерным жестом провёл до гладко выбритому черепу.
— Не бойтесь, ничего дурного с вами не случится. Но, признаюсь, опыты подобного рода ещё не проводились. Я прошу вас полностью довериться мне, а потом поделимся впечатлениями. Скажу только, это нечто совсем иное, чем обычный настрой на чужую биоволну.
Дом Лера снаружи был похож на зелёный кристалл. Сверкая семью гранями, он создавал иллюзию уходящей в глубь изумрудной бесконечности. Но что он заключал внутри, не было видно. Первая комната — эдакий квадрат с тремя прозрачными стенами и одной матовой — давала обзор цветущего фруктового сада. Лер нажал на стене клавишу, и заработал невидимый иллюзионист: появились стол, кресла, ещё одна из стен стала непроницаемой, и на ней чётко обозначились картины художников-космистов древности.
Стены второй комнаты были в каких-то наростах, похожих на горизонтально растущие сталактиты, каждый из которых переливался, мерцал голубовато-оранжевыми огоньками. Пустой квадрат белого пола.
— Вот здесь и будем меняться оболочками, — улыбнулся Лер, окидывая взглядом стены. — Моя собственная выдумка, — сказал не без гордости.
— Что от меня требуется? — Радов не узнал своего голоса — так он внезапно осел.
— Ничего особенного. Встаньте спиной к этой стене, и лишь только я хлопну в ладоши, сделав шаг назад, постарайтесь как можно плотнее прижаться к сосулькам. Детская игра, да и только.
— И только? — разочаровался Радов. Эти хлопки…
Детская игра, да и только.
— Все значительное — просто. Ну так что, согласны?
Теперь уже Радову было весело.
— Конечно, — кивнул и пошёл к сверкающей стене.
— Стоп, — остановил его на полпути Лер, дружески обнял за плечи. — О том, что сейчас будет, не рассказывайте никому. Я и сам ещё не совсем разобрался в этом маскараде, поэтому не хочу его афишировать. На этом принципе сконструирован психоконтактор, но в данном случае впечатление гораздо сильнее.
То, что случилось потом, Лер мог бы легко и незаметно стереть из памяти Радова на одном из сеансов ОК, но не сделал этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85