Она подошла ближе и надменно смотрела сверху на того, кто еще недавно пытался ей угрожать.
– П-пожалуйста! – бормотал оборванец. Голос был весь перепуганный и какой-то изломанный – как и сам его обладатель, который теперь скорее напоминал обессилевшего затравленного волка. – П-пощади! В-вот чемодан, з-забирай!.. Забирай, ух-ходи, я не трону… Б-больше ник-когда, обещаю… П-пожалуйста!..
Как будто ее хоть сколько-нибудь интересовало его "никогда"! Инна окинула его взглядом снежной королевы – всю его сжавшуюся, казавшуюся теперь такой беспомощной фигуру. Дико расхохоталась; прицелилась.
– Н-не н-надо! – закричал несчастный вор, срывая свой слабый голос; подземелье отвечало тусклым унылым гулом.
– Никому нельзя доверять, – ее слова звучали так же холодно, как выглядела она сама. Затем пуля ударила его в сердце.
Оборванец чуть дернулся напоследок, негромко вскрикнул и затих.
Инна шагнула вперед, за "дипломатом"; остановилась: а если он еще жив?
Как там полагается – контрольный в голову? Снова прицелилась и нажала – пистолет не издал ни звука.
Выходит, на этого бандита она растратила весь свой боезапас? Ну и черт с ним! Она отшвырнула прочь бесполезное теперь оружие – левая рука наконец освободилась: она была уже совсем ни на что не годна и только болталась на плече, как гроздь винограда. А ведь это, действительно, просто, подумала Инна. Когда знаешь, что иначе нельзя – то просто… А мне иначе было нельзя – ведь правда? Ну правда же? Еще бы это не было правдой, ах-ха-ха! Я – чужая, повторила уже в который раз.
А потусторонний голос глубоко внутри вдруг спросил: кто же ты теперь – фанатичка? Или уже маньячка?
Она продолжала бежать, скакать, лететь по коридорам. Ничто уже не имело значения. Ни мороз, ни все прочие возможные и невозможные препятствия и страхи – ничто, только выход. Инна рвалась к предполагаемому выходу; в голове бессмысленно вертелась фраза: чужие здесь не ходят. Тут же она переложила ее под музыку и принялась петь про себя:
"Чужие здесь не ходят,
И там они не бродят –
Из подземелья мрачного
На свет они выходят!"
Напевая эту песенку, безумно уставшая, истерзанная, замерзшая, но все еще живая и полная убийственной энергии, она уносилась в неизвестность.
Всему рано или поздно приходит конец, и бурный поток подземных странствий юной Инночки тоже когда-нибудь должен был достичь своего конца. Каким он будет – гремящим водопадом, или же вечной мерзлотой?
Пока больше похоже на второе, подумала она и глухо рассмеялась. Неизвестно еще, каким станет самый конец, но сейчас она уперлась в тупик.
Впрочем, это был все же не совсем безнадежный тупик. На полу обнаружился рычаг, что-то вроде насоса – широкая вертикально стоящая палка с поперечной ручкой. Для чего он может быть нужен? Инна схватилась за ручку обеими ладонями – и тут же вскрикнула: насколько же она промерзла! Нет, решила, я все же попытаюсь. Стиснув зубы, взялась еще раз, потянула вверх – та поддавалась с трудом, – затем вниз… Что-то громко лязгнуло, заскрипело, вся площадка под ней содрогнулась – и сдвинулась вниз сантиметров на десять. Значит, сообразила Инна, это лифт. Только обычные лифты автоматические – а этот ручной. Качаешь насос, и опускаешься вниз – никаких сложностей.
Она оборвала ткань с подола юбки, плотно намотала на ладони. Снова взялась за ручку: вот, теперь уже не так холодно, теперь можно и покачать. Сделала глубокий вдох – и пошла. Первые несколько раз дались тяжело – механизм явно не использовался уже давно, весь заржавел и сопротивлялся ей; к тому же, почти вся нагрузка приходилась на одну только правую руку. Но постепенно он разработался, и стало легче. Инна вошла в ритм: раз-два! раз-два! горе не беда, кругом холода! Подстроила дыхание под движение рук, под движение всего тела – и скоро уже приноровилась. С каждым качком лифт продвигался не больше чем на длину ладони – но, пусть и понемногу, он планомерно уходил все дальше вглубь земли, и огонек наверху становился все более тусклым. Здесь, в шахте, света не было вообще, но тьма уже не пугала Инну. Осталось ли в этом мире еще что-то, способное напугать ее? Она не имела понятия; впрочем, ее это и не интересовало. Она сама уже была как автомат, как часть механизма, неотделимая от него – от насоса, от лифта, от шахты и даже, может быть, от всего подземелья. Не чувствуя ни усталости ни боли, она только двигалась в непрерывном, жестком, страшном ритме: вверх-вниз, вверх-вниз… раз-два! горе не беда! где-то там – выход, а здесь – холода…
Инна очнулась, когда что-то звякнуло, щелкнуло снизу, порвав в клочки первозданную тишину. Лифт стал, возвещая этим звуком: приехали!
Она шевельнулась, с великим трудом оторвала ладони от насоса. Ноги подгибались и совсем не хотели держать исстрадавшееся тело. Приехала, верно – но куда? Кругом стояла кромешная тьма, лишь где-то бесконечно высоко мерцало что-то серенькое – жалкий остаток туннеля, из которого она пришла. Куда же дальше? Есть здесь хоть какой-то путь или нет?
Если есть – то где он?
Инна заставила себя сдвинуться с места. Присела на корточки, нащупала "дипломат". Ахнула, пораженная страшной мыслью: у нее ведь нет ключа! Как она откроет его, как вытащит наружу желанные десять тысяч, если ключ остался наверху вместе со связкой? Казалось, что дальше уже некуда – но мороз будто еще усилился, пробрал ее насквозь, уничтожая без остатка последние оплоты тепла в ее худеньком теле. Инну всю трясло, челюсть отстукивала дробь, зуб не попадал на зуб. Ладно, успокоила она себя. Там что-нибудь придумаю. Не может такого быть, чтобы я придумала, как отсюда выбраться – и не смогла придумать, как открыть какой-то несчастный чемодан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42