«Судьба снова улыбнулась мне», – подумал Коллин, пробираясь сквозь толпу.
Подошло пустое такси, он направился к нему и столкнулся с женщиной, которая, похоже, тоже собиралась занять эту машину. Решительно ухватившись за ручку дверцы, она подняла на Коллина взгляд.
Ей было, наверное, около тридцати – пылающие щеки, сердито сверкающие черные глаза, длинные, густые темные волосы, прелестное лицо. Отличное черное шерстяное пальто, отделанное мехом черно-бурой лисы, – точно такое Коллин совсем недавно видел в модном журнале, где была представлена осенняя коллекция знаменитого дизайнера Паулин Трижере, – и большая черная и тоже отделанная лисьим мехом шляпа, затенявшая лицо.
«Бог мой, да она в жизни даже красивее, чем на фотографии», – подумал Коллин, мгновенно узнав ее.
– Я первая подошла, – резко сказала женщина и рывком открыла дверцу.
Коллин улыбнулся. «Так вот ты какая, Эшли Гордон-Холлистер».
– Ничего не имею против.
Он придержал дверцу, пока она усаживалась. Потом взял часть ее багажа и помог водителю разместить его внутри. И только когда машина отъехала, до него дошло, что красавица даже не потрудилась сказать ему спасибо.
Пожав плечами, Коллин уселся в следующее такси и назвал водителю адрес. Машина медленно двинулась по аллее, запруженной транспортом, а у Коллина все не выходила из головы короткая встреча с очаровательной молодой женщиной, о которой он совсем недавно читал. И в душе зрело чувство уверенности, что они еще встретятся.
НЬЮ-ЙОРК
ноябрь 1986 года
Эшли в одиночестве брела по Пятой авеню, не обращая внимания ни на людей, снующих вокруг, ни на то, что ее серая шерстяная накидка трепещет на сильном холодном ветру. Не замечала она и ярких, сверкающих, празднично украшенных витрин магазинов – первого признака надвигающегося Рождества. Мысленно Эшли все еще была на только что закончившейся встрече со своим адвокатом, которого наняла, чтобы подать апелляцию. Она согласилась на проведение персональной выставки в Нью-Йорке, потому что рассчитывала, оказавшись здесь, перейти к активным действиям, добиться нового суда и пересмотра решения, получить опеку над Робертом, но… Но ее адвокат подобного оптимизма явно не разделял. По его словам, он внимательнейшим образом изучил все материалы предыдущего процесса и был сражен убедительностью доводов, представленных Холлистерами. Может быть, ей и удастся добиться смягчения приговора, но в очень незначительной степени.
На мгновение у Эшли возникло искушение поискать другого адвоката, однако по здравом размышлении она отбросила эту мысль, придя к выводу, что любой из них скажет ей то же самое. Кроме того, Эллиот Морган согласился отстаивать ее интересы, несмотря на исключительно неблагоприятные обстоятельства дела, поскольку поверил: она заслуживает права самой воспитывать своего ребенка. А что будет думать по этому поводу другой адвокат, еще неизвестно; значит, могло получиться даже хуже. Этим утром она по телефону подробно обсудила ситуацию с Гарри Вилкоксом, и он одобрил ее выбор, заверив, что Морган способен наилучшим образом отстаивать ее интересы.
Рассеянно скользнув взглядом по лимузинам, припаркованным возле площади, Эшли быстро зашагала к зданию, расположенному на расстоянии полквартала. Кивнув привратнику в униформе, распахнувшему перед ней дверь, пересекла вестибюль и подошла к лифтам. Втиснулась в один из них, где было полно народу, и с трудом перевела дыхание. То, что на улице холодно, как-то не доходило до ее сознания. А сейчас, в тесном пространстве лифта, зажатая между другими жильцами, Эшли внезапно почувствовала себя так, будто задыхается от жары. Стояла молча, глядя в пол, не желая встречаться взглядом или вступать в беседу с другими пассажирами. Никого из них она не знала и не была расположена к пустой болтовне.
Выйдя из кабины, Эшли достала из черной кожаной сумки ключи, вошла в квартиру и заперла за собой дверь. Оглядываясь по сторонам, сняла черные лайковые перчатки, черную шляпу с отделкой из лисы и накидку. В интерьере квартиры гармонично сочетались стили эпохи регентства и Людовика XV, а в смысле цветовой гаммы – различные оттенки голубого и зеленого, но Эшли было все равно. Она не воспринимала это место как свой дом. Да и с какой стати? Эту квартиру, куда она въехала на прошлой неделе, временно сдала ей другая художница, тоже бывшая клиентка Мелани Мастерс. Сама она отбыла в Европу для проведения серии своих выставок, после чего собиралась отправиться на Антибские острова. Эшли сняла квартиру на год, втайне надеясь, что не задержится здесь так надолго. «Если все пойдет хорошо, – думала она, – мы с Робертом уедем домой через несколько месяцев».
Она села на кушетку, сняла черные замшевые сапоги и отнесла их в спальню. Открывая дверь шкафа, чтобы поставить их туда, посмотрела на свое отражение в большом, во весь рост, зеркале на внутренней стороне дверцы. Спутанные ветром волосы, разрумянившиеся щеки, фланелевый костюм винного цвета, хоть и купленный в магазине подержанных вещей, но в приличном состоянии… Нет слов, она все еще выглядела достаточно эффектно. Люди по-прежнему восхищались ее красотой, хотя самой Эшли чудилось, будто от нее осталась лишь тень того, что было прежде. В целом выглядела она так же, одевалась в том же несколько театральном, сугубо индивидуальном стиле, однако нечто неуловимое определенно стало другим. Может быть, все дело в глазах… Никакой макияж не мог скрыть пасмурного, лишенного жизни выражения ее глаз. На память приходили слова, сказанные когда-то Брендоном: «Больше всего, Эшли, мне нравятся искорки в твоих глазах…»
«Их уже давным-давно нет, Брендон, – с грустью думала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131