А потом наполнил обе чашки.— Пойду принесу миску для поп-корна, — пробормотала, отрываясь от подушек, Леора.Макс одобрительно кивнул.— Я всегда знал, что ты умница, моя маленькая фея.Она мягко рассмеялась, испытывая необыкновенный душевный покой. Завтра утром она проснется, и сожалений не будет — ни о том, чего между ними не произошло, ни о том, что произойдет в будущем. Глава 8 — Я вижу, наши вкусы совпадают, — отметил Макс. Откинувшись на подушки, он следил, как Леора с удовольствием поглощает воздушную кукурузу. — Наверное, твоя семья была похожа на мою.Пальцы Леоры замерли на полпути ко рту, и она, пряча от Макса лицо, чуть заметно наклонила голову.— Вряд ли. Во всяком случае, не моя родная семья, — глухо отозвалась она.Макс нахмурился, уловив внезапное напряжение в ее голосе. И такую реакцию он замечал не впервые. Он подался вперед, накрыл ее ладонь своею.— Посмотри на меня, Леора. — Он дождался, пока она исполнит его просьбу. — Скажи, что не так? Всякий раз, когда я заговариваю о твоей семье, ты уходишь в себя. Что происходит? Я задаю вопросы, которых, на твой взгляд, не имею права задавать, или же я задеваю за живое?Леора смотрела в глаза Макса и думала о том, что хочет, чтобы он все знал. Если они стремятся к близости, между ними не должно оставаться никаких тайн.— Ты задеваешь за живое, — медленно, стараясь не заикаться, произнесла она. Леора высвободила руку и стряхнула упавшие на одежду зерна поп-корна. — Это связано с теми двумя приступами паники, которые ты видел. И это относится к раннему детству, до моего удрчерения. — Она искоса взглянула на него и отвернулась. До сих пор выпадали моменты, когда Леора гадала — не сделала ли она чего-нибудь ужасного, чем заслужила физическое насилие, ставшее нормой ее жизни до того, как на ее пути появились приемные родители. Конечно, она и сама понимала, что это не так, и все же… Макс нахмурился, чувствуя, как тяжело дается ей это признание. Ему всегда была ненавистна жестокость в любом проявлении, но, направленная на невинных, беззащитных детей, она превращалась в преступление, которому не смог бы найти оправдание ни один разумный человек. Он вглядывался в ее милое лицо, пытался прочитать, что скрывается за этим грустным взглядом; он искал нужные слова, а самому хотелось лишь одного — обнять ее покрепче и заставить поверить, что больше никто и никогда не причинит ей такую боль, не вызовет в ней такой страх.— Это был твой отец, твой родной отец? — спросил Макс наконец. — Это он научил тебя бояться мужчин? — Он запнулся, сам ужасаясь вопросам, что срывались с его языка. — Отец обидел тебя?Леора кивнула и, кинув на него еще один быстрый взгляд, снова отвернулась.Максу удалось обуздать свою ярость. В ее глазах он заметил стыд, опасение, что он может обвинить ее.— Меня забрали у родителей, когда мне было двенадцать. С тех пор я с ними не встречалась. — Она подняла голову. — Я не хочу их видеть. — В ожидании приговора Леора собрала всю свою волю в кулак.— А мать не попыталась тебя защитить? Попросить у кого-нибудь помощи?Леора покачала головой, на этот раз даже не взглянув на него. Его бесстрастный тон так отличался от полного чувств голоса, к которому она привыкла.Макс, только ради Леоры усмиряя свой гнев, осторожно потянулся к ней, обхватил ее хрупкие плечи, прижал к себе. Ее напряжение он ощущал каждой своей клеточкой.— У тебя нет причин искать встречи с ними. Судя по тому, что ты рассказывала о приемных родителях, тебе и не нужен больше никто из родственников, кроме Лоррейн с Джеффри и твоих сестер. — Макс приподнял ее лицо, заставив посмотреть себе в глаза. Он не хотел, чтобы она сомневалась в его словах или пряталась от них. — Такие люди, как твой отец, не заслуживают иметь детей, и мне чертовски жаль, что тебе пришлось из-за них перенести столько страданий.— Но он был болен, — возразила Леора, повторяя то, в чем пытался ее убедить врач.— И что? Это его извиняет? — Он убрал с ее лба шелковистую прядь. — По мне, так ничуть. Болен человек или здоров, но он не имеет права оскорблять и терроризировать другого человека, тем более ребенка. Ничто, никакая болезнь не может оправдать подобной жестокости. Ты не в силах забыть того, что случилось, и не в силах с этим жить. — Макс нежно коснулся ее щеки.Леора смотрела на него, не отрываясь. Его слова, в которых было столько правды, поразили ее. Казалось, он сумел заглянуть внутрь ее и прочитал ее мятущиеся мысли. Но он понял. Леора не знала, как ему это удалось, но он понял то, что она не сумела объяснить ни врачу, ни своим родным.— Что же мне делать?— Солнышко, у меня нет на это ответа. Я бы многое отдал, чтобы его иметь. Но я точно знаю, что самые ужасные вещи в моей жизни обретали ценность, если мне удавалось взглянуть на событие со стороны и понять, что оно значит для меня или для близких мне людей.— И что тогда?— Тогда я мог направить свою боль, свой гнев или разочарование в другое русло. А когда я занят, когда я делаю что-то, я уже не страдаю от того, чего нельзя изменить. А значит — ад в моей душе постепенно исчезает. Я не забываю, но я учусь. И потеря становится моим приобретением.Леора вся обратилась в слух. Ее истерзанное сердце впитывало слова Макса, как живительный бальзам, от которого затягивались открытые раны. С самого детства она не могла погасить адское пламя, опаляющее смрадным дыханием ее существование.— А я все эти годы отгораживалась от того, что произошло.Он кивнул, но ничего не ответил. Ответы ей придется найти самостоятельно. Но он мог помочь хотя бы тем, что находится радом. И Макс, терпеливо ожидая, не выпускал ее из объятий.— Я не сумела обратить все это себе на пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64