Сейчас это самое важное,
важнее, чем Дэвид Гур".
Над этим стоило поразмыслить. Итак, Верховную Полицию по каким-то не
известным мне причинам интересует Дэвид Гур. За ним установлена слежка,
и главным действующим лицом в этой операции являюсь я, агент номер 423,
дочь Шефа ВП. Но в процессе операции с Ритой - Николь что-то произошло -
какая-то аномалия в ее состоянии, возможно, именно она привела ее к са-
моубийству и сделала участницей эксперимента Ингрид Кейн. Об этой анома-
лии Шеф знал. Более того, он вел наблюдение за состоянием Риты-Николь. И
еще более того, он считал эти наблюдения "важнее, чем Дэвид Гур". И все
же я была уверена, что эта аномалия каким-то таинственным образом связа-
на именно с Дэвидом Гуром.
В другое время я бы от души посмеялась над комизмом ситуации - я вы-
нуждена ломать голову, как бы разузнать что-либо о себе самой. Но мне
было не до смеха - завтра утром Шефу нужен готовый отчет, сделанный в
духе предыдущих. А если нет... Больше всего я опасалась врачебного обс-
ледования. Если меня исключат из игры, я никогда ничего не узнаю. А лю-
бопытство мое разыгралось вовсю. Похоже, что последний эксперимент Инг-
рид Кейн затянется.
Что же делать?
И тут меня осенило. Яйцо! Вполне вероятно, что пленка в этом магнито-
фоне содержала в себе и предыдущие отчеты Риты-Николь, что это своеоб-
разный дневник, посвященный одному объекту - номер 17-Д. И стоит лишь ее
с самого начала прослушать... Отличная идея. Но осуществима ли? Ничего
похожего на "перемотку" или "воспроизведение" - во всяком случае снару-
жи. Однако яйцо не было сплошным - его разделяла пополам едва заметная
линия. Оно должно раскрыться. Но как?
Было уже далеко за полночь. Я перепробовала сотни способов - один
глупее другого. Все колющие и режущие предметы, нитки, проволока, химия,
электричество, вода и даже статуэтка хоккеиста - фунтов на десять, кото-
рой я в исступлении колотила по яйцу, оказались бессильны. Оно как ни в
чем не бывало отсвечивало белесо и холодно в моих исцарапанных, порезан-
ных и красных ладонях с обломанными ногтями. Ни вмятины, ни царапины!
Когда-то в детстве я с таким же идиотским упорством ломала игрушки, чтоб
узнать, что у них внутри. Но всегда вовремя отступала в тех случаях,
когда разум подсказывал, что дальнейшие попытки бессмысленны. Теперь же
мое любопытство будто взбунтовалось - оно не желало слушаться рассудка.
Или это было уже не любопытство, а то самое пресловутое "состояние" Ри-
ты-Николь? Короче говоря, я ничего не могла с собой поделать и, уже не в
силах что-либо придумать, снова и снова швыряла яйцо об пол, забыв об
осторожности - ведь меня могли услышать.
Наконец, я в полном изнеможении рухнула на тахту и, кажется, уснула,
продолжая, впрочем, и во сне резать, колоть, бить проклятое яйцо. Я
проспала всего несколько минут, но когда открыла глаза, что-то измени-
лось. Мне показалось, я знаю, как заставить яйцо заговорить. Более того,
я была уверена в этом. Мне должно было помочь нечто красного цвета. Спо-
соб открыть яйцо был связан с красным цветом. Само по себе это открытие
казалось едва ли разумнее всех моих предыдущих попыток, тем более что
оно мне просто приснилось. Неоткуда эта нелепая уверенность сейчас, ког-
да сна ни в одном глазу? А что если именно во сне неожиданно сработала
не до конца стертая информация в мозгу уже не существующей Николь? Ни-
коль не была убита мною совсем - в этом я убеждалась все больше. Она не-
постижимым образом оживала во мне всякий раз, когда дело касалось Дэвида
Гура.
Короче говоря, мне не оставалось ничего иного, как пуститься на поис-
ки красного. Чушь, конечно. Почему это красное должно непременно нахо-
диться в квартире Риты, а не в кабинете у Шефа, к примеру? Тем более что
Рита, видимо, не любила этот цвет, даже его оттенки. А то немногое, что
мне удалось отыскать в ее гардеробе и вообще в квартире - поясок, кольцо
с рубином, яркорыжее солнце на картине и футляр от автоматической зубной
щетки, видимо, не имело к яйцу никакого отношения. Короче говоря, я была
противна сама себе, когда обматывала яйцо пояском или мазала обломком
губной помады. И все-таки не прекращала поисков...
Среди сваленных в беспорядке магнитофонных кассет одна оказалась са-
мого настоящего ярко-алого цвета, но это была пленка от обыкновенного
магнитофона, который стоял тут же на столике, и втиснуть ее в яйцо, даже
если бы оно вдруг открылось, представлялось делом весьма сомнительным. Я
поставила пленку и уже под аккомпанемент модного джазового квартета про-
должала слоняться по комнате. За окном начинало светать.
И вдруг джаз оборвался. Во внезапно наступившей тишине громко и от-
четливо прозвучало:
- Как успехи, Рита?
Я замерла, ощутив какую-то противную тянущую слабость под ложечкой. Я
узнала этот голос - он принадлежал Шефу ВП, отцу Риты-Николь. Неужели
попалась? Но в комнате по-прежнему никого, кроме меня, не было. А голос
между тем повторил:
- Как успехи, Рита?
Голос звучал совсем рядом,
За мной следили! Все это время я тоже была для них "объектом наблюде-
ния", мышью под стеклянным колпаком - от этой мысли мне вдруг стало на
все наплевать.
- Как видишь, - ответила я и, сев на тахту, закурила.
- Как успехи, Рита? - издевательски повторил Шеф в третий раз, и сно-
ва как ни в чем не бывало завопил джаз.
Тут только я сообразила, что голос шел из магнитофона. Он был записан
на этой же пленке, где-то между барабаном и саксофоном.
Пленка с красной кассетой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35