Пометка «из личного собрания» или «частный владелец» затрудняла выявление недавней принадлежности картины, хотя ее более отдаленное прошлое могло приводиться в паспорте во всех подробностях.
— И зачем вам эти сведения? — Мужчина устремил на нее холодный взгляд пронзительно черных глаз.
— Мне надо проверить происхождение картины.
— Мадам, в «Форрестере» мы неделями, а иногда месяцами проверяем картину, прежде чем купить ее. — Его враждебность росла с каждой секундой.
Плам кивнула. Она знала, что солидные агенты очень часто просили продавцов оставить им картину для проверки. Если у них возникали сомнения в ее подлинности, они обращались в музеи или отправляли ее цветные диапозитивы признанным авторитетам.
Две сотни лет назад не было музеев, не было и агентов. Люди приобретали картины непосредственно у художников или у владельцев и часто указывали свои новые приобретения в каталоге или в обычной описи домашнего имущества, где перечисляли свою утварь и предметы мебели. Поэтому такие описания картин были отрывочными и неточными, хотя и являлись порой единственными старинными упоминаниями о них.
Но поиски старых записей занимали месяцы, поэтому агенты шли на риск, когда сделка не терпела отлагательств и картина могла попасть к конкуренту.
— Зачем вам понадобилось перепроверять наши выводы, мадам?
— Затем, что я думаю, что с этой картиной могла быть допущена ошибка. — Она прикинулась овечкой. В глазах-маслинах засверкал гнев.
— Мы в «Форрестере» не допускаем ошибок. Генри, проводи эту леди к, выходу, пожалуйста!
Рыжеволосый юноша опять принялся сражаться с замком стеклянной двери.
— Извините, мадам, — сказал он после нескольких безуспешных попыток открыть его.
— Трудно войти, но еще труднее выйти, — усмехнулась Плам.
Когда замок наконец поддался, юноша повернулся спиной к галерее и одними губами произнес:
— Попытайте счастья у Монфьюма на улице Жакоб.
Порывистый ветер хлестал в лицо. Снег мгновенно проник под накидку, и холод пробрал Плам до костей, как только она завернула за угол на улицу Фобур Сент-Оноре. Торопливо пробегая мимо притягивавших своим теплом магазинов одежды и закутанных в меха покупателей, источавших ароматы дорогих духов, она недоумевала, неужели все таксисты покинули эту страну. И вдруг остановилась как вкопанная.
Перед самым ее носом из «Гермеса» вышла белокурая женщина в малиновом пальто, таких же сапогах и отороченных соболем перчатках. Впереди нее шел комиссионер в форме, а сзади тащились двое посыльных, нагруженные тщательно упакованными покупками, которые шофер принялся быстро укладывать в поджидавший лимузин.
Плам торопливо прикрыла воротником накидки нижнюю часть лица и отвернулась, сделав вид, что рассматривает витрину с неимоверно дорогими курительными принадлежностями. Меньше всего ей хотелось встретить в Париже Сюзанну Марш.
На улице Жакоб было полно шикарных антикварных магазинов, таких, как «Монфьюма». Старомодный колокольчик на его дверях возвестил о появлении Плам. Внутри пахло воском. Из глубины зала к ней поспешил молодой продавец с бычьей шеей тяжелоатлета, одетый в дорогой двубортный костюм цвета морской волны. «Должно быть, у них считается, что этот цвет благотворно влияет на покупателей», — подумала Плам, не сдержав улыбки.
— Надеюсь, что вы хоть немного говорите по-английски… Хорошо… Я торговый агент. Вот моя карточка. — Она протянула ему карточку галереи Рассела. — Мне понравился кувшин в вашей витрине — тот, с сидящим мужчиной. Сколько он стоит?
— Это произведение времен революции. Сидящий мужчина — революционер. Видите его трехцветный головной убор? Большая редкость. Две тысячи франков. И торговая скидка — десять процентов. — Он откинул со лба мягкую прядь светлых волос. У него было очень добродушное лицо, и Плам представила, как его мать советует ему танцевать на вечеринке с девушками, оставшимися без кавалеров.
— Я привыкла к скидке в двадцать пять процентов.
— Тогда, скажем, пятнадцать.
Плам кивнула. Пока молодой человек доставал кувшин с витрины и упаковывал его, они дружелюбно беседовали, обмениваясь веселыми улыбками, невзирая на языковые проблемы.
Наладив с ним добрые отношения, Плам уверенно солгала:
— У меня к вам есть еще одно дело. Моя подруга в Англии — профессор Инид Соумз, специалист по истории живописи — просила меня показать вам этот диапозитив и убедиться, что эту картину «Форрестеру» продали вы. Она сейчас в Австралии. Ваше имя упомянуто в свидетельстве, но написано с ошибкой.
Молодой человек рассмотрел диапозитив при свете настольной лампы и неуверенно проговорил:
— Возможно. Сам мсье Монфьюма в данный момент катается на лыжах… Если вы вернетесь сюда завтра после ленча, то сможете расспросить Симона, который занимается картинами.
— Завтра после ленча я уезжаю из Парижа. Поэтому была бы признательна, если бы вы заглянули в свои записи прямо сейчас. — Плам достала также диапозитив Артура Шнайдера. — А это еще одна картина, в отношении которой профессор тоже хотела убедиться, что она поступила от вас.
— Вам известны даты покупки? Возможно, я помогу вам. Только через час, когда время подходило к полудню, молодой человек смог найти то, что интересовало Плам. Он появился из задней каморки с двумя каталожными карточками в руках.
— Это здесь, — сказал он, протягивая их ей. — Вот видите, Босхарт был продан «Форрестеру» в марте 1988 года. Вы понимаете, что нам нельзя разглашать цену… Ван Хальсдонк был выставлен на аукционе «Леви-Фонтэна» в феврале 1990 года. Цену я также не могу назвать, хотя она не является секретом и у «Леви-Фонтэна» вам скажут ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142