Чашка упала на пол.— Разбилась? — спросил Губарев.— Естественно! Я же вас предупреждала. Это из маминого сервиза. Она страшно расстроится.— Не надо говорить ей об этом, — предложил майор.— Она все равно заметит.— А если купить точно такую же? Это же не какой-нибудь антиквариат.— Возьми и найди.Как ни странно, разбитая чашка разрядила атмосферу. Дашка перестала капризничать, а Наташа пришла в хорошее расположение духа.— Итак, договорились. В следующий выходной едем в Смоленскую губернию. За грибами и ягодами.— Ягоды уж отошли, — заметила жена.— Тогда за грибами. Грибы еще остались?— Наверное. Ждут тебя. Специально.— Правильно делают!— Только ты, пап, не обмани. Дал слово — держи. А то потом позвонишь и скажешь» — работа, работа.— Не скажу. Заметано.— Ладно, поверим. Поверим ему, мам?— Придется.Губарев подумал, что ради семейного спокойствия ему придется пожертвовать двумя выходными и вкалывать без продыху. Но что делать, выхода нет. Уговор есть уговор.
Ника влетела домой и с размаху кинулась ко мне. В объятия.— Аврора! Все кончено.— Что именно? Рассказывай по порядку! Дрожа она прильнула ко мне.— Я пришла в кабинет… — начала она.— Тише! — приложила я палец к губам. — Все дома.— Тогда, может быть, выйдем на улицу?— Да, это будет лучше. Вдруг кто-то из предков подслушает. Представляешь, какой скандал будет?— Точно. Отец и так на меня в последнее время рычит.— А со мной, напротив, разговаривает вежливо и чинно. Все в башке у него перепуталось.— Да плевать мне на него.— Пошли. Не будем терять времени. В коридоре нас окликнула мать.— Далеко собрались?— Очень, — огрызается Ника. Нервы у нее ходят ходуном.— Мы скоро придем, — примиряюще говорю я. — Погода хорошая. Пройдемся немного. Прогуляемся.Мои слова имеют эффект разорвавшейся бомбы. Из большой комнаты выползает отец и смотрит на нас своими глазами-окулярами. Мы съеживаемся под его взглядом, как нашкодившие школьницы.— Вы помирились? — скрипит отец.— А мы и не ссорились! Правда, Аврора? — И Ника неожиданно смеется. Вслед за ней смеюсь и я. Мне становится удивительно легко и свободно.— Конечно. Мы же сестры! — И тут я вспоминаю, что это — неправда. И во рту набухает горечь.— Аврора, ты чего? — затормошила меня Ника, увидев мое внезапно исказившееся лицо — Тебе плохо?— Н-нет. Просто что-то кольнуло в живот.— Съела чего-то не то. Я тоже вчера купила пирожок в метро, — звенит голос Ники. — А он оказался несвежим…Я гляжу на Нику и чувствую, что не могу относиться к ней как к чужой. Ну не могу — и все.Мы выходим на улицу. Ника пересказывает мне разговор с Губаревым, вдруг она останавливается и смеется.— Ты чего?Да так. Знаешь, там мне было так плохо, я думала, что еще немного — и упаду в обморок. А сейчас я смотрю на тебя, и мне как-то на все абсолютна наплевать. Что будет, то будет. Не могу же я ходить и думать каждую минуту о тюрьме. — Ника морщит нос. — Ой, ой, как хорошо пахнет. Зеленью. Листиками и травкой. Ой-ой. «Тополиный пух, жара, июнь», — поет Ника.— Июнь уже давно прошел, — резонно замечаю я.— Все равно, так хорошо! Как давно я не гуляла просто так.— Какая листва, Ника! Надо думать: как выбраться из этого капкана. Тщательно продумать все ходы и выходы. Что милиция может использовать против тебя, какие улики…— Плевать! — отрезала Ника. — Плевать и начхать!— Нельзя же быть такой легкомысленной.В другое время Ника сказала бы что-то вроде: «Аврора, не ерунди!» или «Отстань со своими советами». А здесь она молчит и смотрит на меня.— А чего нам возвращаться домой? Пошли посидим в каком-нибудь кафе. Деньги есть. Или замахнемся на ресторан.— Те самые пять тысяч долларов? Ника молчит, а потом кивает головой:— Те самые.— Ты представляешь, какая это против тебя серьезная улика! Это же идеальный мотив для убийства. Долг, который ты не хочешь возвращать.— Идеальный мотив для идеального убийства, — дурачится Ника.Да, мою сестренку ничем не прошибешь. Если уж она решила ничего не воспринимать всерьез, свернуть ее на путь истинный очень трудно.Я слабо сопротивляюсь.— Какой ресторан? Тебя обвиняют в убийстве, а ты веселишься…— Пир во время чумы, — снова смеется Ника.Ее легкомысленное веселье постепенно заражает и меня. И в самом деле, живем один раз. Чего печалиться о туманном завтра? К чему? Да и можем ли мы предвидеть: что нас ждет впереди? Значит, надо жить сегодняшним днем. И на полную катушку.— Идет! — Я смотрю сначала на Нику, потом — на себя. Мы обе в джинсах и трикотажных кофточках с короткими рукавами. Она — в голубой, я — в салатовой. — Только наряд у нас не совсем подходящий для ресторана.— Не комплексуй, Аврора! Мы — девочки что надо. Тип-топ.— Что надо, — соглашаюсь я. — Тип-топ.
В ресторане мы с жадностью накинулись на еду. Почему-то на нас напал настоящий жор. Обычно я отличаюсь умеренным аппетитом, Ника — тоже не Робин-Бобин. А тут… Мы ели так, словно неделю голодали.— Это от нервов! — пробормотала я с набитым ртом.— Ага, — откликнулась Ника. Она ела вторую порцию рыбы в тесте с соусом по-итальянски. — Мы еще забыли заказать десерт.— Ой, в меня уже не войдет.— Войдет! — уверенно сказала Ника. — Тут, наверное, такая вкуснятина. Грех не попробовать.Ника взяла меню, напечатанное удлиненным готическим шрифтом на бумаге цвета кофе со сливками.— Так, слушай меня внимательно. Домашнее мороженое трех видов: с клубникой, вишней, апельсином. Взбитые сливки с фруктами, малиновое парфе, яблочный торт со сливочным соусом… Выбирай!— Даже не знаю, что выбрать. Дай меню. Я просмотрю сама.Я беру меню и листаю его.— А язык в вишневом соусе или жареный фазан с вареньем из клубники… Слабо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91