Ее поразила страсть, с которой Рудик описывал свою тоску по матери и любовь к ней. "Страсть" - это было самое подходящее слово. Неожиданно ее мысли приняли другой оборот. Она почему-то думала, что сегодня никто уже так не переживает и не волнуется из-за любви и разлуки, как это было, скажем, триста, двести или даже сто лет назад. Все измельчало. И виноватых в этом - нет. Время такое - быстрое, отвергающее ненужную сентиментальность и душещипательностъ. А Рудик писал, как какой-нибудь веронец, живший в XVI веке!
"Я нашел мать!" - его слова звучали ликующе. Это была словно победная песнь! Значит, какое-то время они были в разлуке? Или это поэтическая аллегория? Да нет, навряд ли аллегория. Сейчас, конечно, не время спрашивать об этом Гурдину, неподходящий момент. Но потом надо будет все-таки вернуться к этому вопросу.
***
Алексей уже в который раз перелистывал страницы дневника Рудика. Что-то подспудно мучило его. Это было больше похоже на литературное произведение, чем на обычный дневник, который мог вести обычный человек. Рудик писал так, словно хотел оставить свой труд потомкам. Алексей вдруг вспомнил, как он однажды смотрел по телевизору какую-то передачу, посвященную архивам. Выступавший - представитель архивной службы - с заметной горечью говорил о том, что от нашего времени почти не останется документов, рисующих повседневную жизнь человека второй половины XX века. Останутся правительственные постановления, распоряжения, журналы, газетные публикации, а о том, что называют "частной жизнью", судить нашим внукам не придется. Алексей даже запомнил, как он выглядел: сухощавый человек в очках с тяжелой оправой, придающей его лицу солидный вид. Говорил он отрывисто и пересыпал речь казенными фразами и штампами: "мы проводим инвентаризацию", "согласно постановлению Правительства об архивах от... числа", "ценность документации на современных носителях информации"... Но вдруг мужчина как-то растерялся, снял очки, без них его глаза оказались по-детски беспомощными. Он нелепо взмахнул рукой и процитировал Цветаеву: "Не презирайте "внешнего"! Цвет ваших глаз так же важен, как и их выражение; обивка дивана - не менее слов, на нем сказанных. Записывайте точнее! Нет ничего не важного!"
Он выпалил эти слова разом и замолк, смущенный оттого, что неожиданно прорвалась эта лирика. Он даже замер, как бы испугавшись своего внезапного откровения.
Может быть, в Рудике разом прорезалась эта высокая лирическая нота, потому что он открывался только перед собой. Когда нет опасения, что твои заветные чувства и желания будут кем-то услышаны, тогда, конечно, человек извлекает из себя то, о чем, возможно, даже и не подозревал...
Но этот дневник... Он напоминал изящный ящичек с двойным дном. Алексей протянул руку к полке и достал свою телефонную книжку. Он собрался звонить старинному приятелю.
- Слушай, я понимаю, что ты занят, но тут такая срочность, я попрошу начальство, и оно тебе оплатит. Да-да, в валюте. Что ты смеешься, я не шучу. Это действительно важно. Через сорок минут я буду у тебя. Адрес помню, не волнуйся, такое не забывается, - ехидно добавил Алексей.
Подходя к этому внушительному светло-желтому зданию, Алексей невольно замедлил шаг. Он хорошо знал эту улицу и эту больницу, где работал его давний друг и бывший одноклассник. Первое время, когда тот начинал свою трудовую деятельность в этом заведении в качестве санитара, Алексей вместе с другими молодыми холостяками частенько наведывался сюда в часы его ночных дежурств. В маленькой комнате они располагались по-свойски. Доставали воспетую всеми сатириками колбасу за два двадцать, сыр, салаты и прочие немудреные закуски, среди которых пальма первенства, без сомнения, принадлежала соленым огурцам. Потом из пакетов извлекались бутылочки. Ребята были молоды, и казалось, что вся жизнь у них впереди. Кто-то тихо бренчал на гитаре, кто-то рассказывал смешные истории и анекдоты.
Женщин сюда никогда не приводили, это был их заветный мужской мир. Что-то вроде Английского клуба. Впоследствии судьба разметала многих по белу свету.
Красивый Гарик Алуфьян, за которым бегали все девчонки в классе, в конце восьмидесятых эмигрировал в Америку. Там первое время он держал небольшой трактирчик на Брайтон-Бич, где выступали Шуфутинский и Люба Успенская. Потом, когда ресторанный бизнес развернулся и появились конкуренты, Гарик оставил питейное заведение и переключился на торговлю автомобильными запчастями. Последней весточкой от него был рассказ, что он удачно женился на своей очень дальней родственнице и открыл собственный зубной кабинет. Вспомнил, что когда-то учился на стоматолога. Алексей даже в кошмарном сне не мог себе представить, как Гарик рвет кому-то зубы или ставит пломбы. Вечный двоечник Гарик, который поступил в престижный медицинский институт только по большому блату и за приличную взятку! Наверное, на него давным-давно подали в суд за искромсанные зубы и отвалившиеся коронки. Но где наша не пропадала! Советская закалка равнялась школе выживания на необитаемом острове. Как писал Гарик в письме двоюродному брату, он даже расширил свою врачебную практику.
Виктор Молодцов, в отличие от Гарика, закончил хуже - он работал в морге. Работа там была доходной, но... Короче, друзей у него резко поубавилось.
Николай Куценко торговал газетами на Курском вокзале. Такого самоотречения требовали семейные заботы: жена, дети, больная теща с вечной повязкой на голове. Алексей, правда, сильно подозревал, что теща друга очень умело симулировала свои хвори, чтобы заставить Колю больше работать на семью и ее лекарства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80