— Ну что, как тебе моя стряпня?
— Очень вкусно, спасибо.
— Добавки будешь?
— Нет, наверное.
— А что так? За талию переживаешь?
— Нет, просто я уже объелась, да еще опять сморило, еле сижу.
— Так пойди, приляг, зачем себя мучить? Все надо делать в охотку, в удовольствие. Ничего, вот поднимем тебя на ноги, так раскормлю — сама себя не узнаешь. Румяная будешь, справная.
— Да у меня не в коня фуршет: сколько не корми, все равно как в трубу вылетает.
— Ну, сказанула, так сказанула! Не в коня фуршет! Вот юмористка! А по поводу еды — это как посмотреть. Поправляются не от еды, а от работы, да от атмосферы правильной. Знаешь, почему в деревнях редко когда девчонку худую найдешь, а в городах их толпы бродят? То-то же. Просто деревенская в четыре утра встала, корм скотине задала, завтрак приготовила, потом по дому поработала, или в поле вышла, затем снова к скотине, кормить, доить, потом обед с ужином готовить. Весь день, как пчела вертится. Если хорошо не поешь, то ноги в таком режиме протянешь, здесь все калории в дело идут.
— Ну, мне это не грозит. Скотину кормить, да в полях работать вроде как не собираюсь.
— А чем сама по жизни занимаешься?
— Сейчас рисую. Вернее, делаю роспись по ткани. Иногда картины под заказ. Бывает, что и модели одежды придумываю, если они четко под какой-то мой рисунок попадают.
— Значит, художница. Это здорово. Я вот тоже рисовать люблю, но у меня рука грубая, оружием испорченная. Как палец на курок положить — мне не рассказывай, а с рисованием совсем другая петрушка. Внутри чувствую, знаю, как все должно быть, а кисть беру, и словно курица лапой вожу. Не заточены у меня руки под краски. Но все равно, раз душа просит, иду и рисую. И так мне хорошо в этот момент — не передать.
— Значит, это ваши картины в доме висят?
— Ну да. Чьи ж еще каракули здесь могут быть? Но большинство картинок я в кладовой храню, с глаз подальше.
— А что так?
— Да что их вывешивать, только народ смешить почем зря. Я ж знаю, что грош им цена. Но все равно это мое: я когда их рисовал, радовался. Это словно фотографии моей радости. Вот на эту посмотрел и вспомнил: в тот раз солнце очень красиво встало, и роса такая на траве выпала… А на эту погляжу и ливень перед глазами, который три дня не прекращался. А ты разве свои картинки не любишь?
— Люблю. Только я для себя уже давно не рисую.
— Это почему же? Не нравится?
— Да нет, не в этом дело. Просто раньше я только для себя рисовала, вот совсем, как вы. А сейчас мне за это деньги платят, но я должна рисовать только то, что попросит заказчик. А заказов много, поэтому меня от красок иногда просто тошнить тянет. Да и по-другому все стало. Раньше картина сначала внутри меня рождалась, а потом уже на бумаге или холсте, а сейчас я — пустая кубышка. Ксерокс. Ремесленник. Я ничего нового придумать не могу. Даже если иногда что-то такое мелькает, ничего не успеваю ни зарисовать, ни запомнить. Вот перерисовать что-нибудь готовое — это пожалуйста. До малейших черточек скопирую, даже лучше получится, чем в оригинале.
— И тебе нравится твоя работа?
— Наверное.
— Так нравится или нет? «Наверное» — это не ответ.
— Нравится. Только я хочу все по-другому делать, не так, как сейчас, чтобы каждый раз что-то новенькое выходило, и чтобы мне самой нравилось, а не только заказчику. Но так у меня не получается. Я ведь не настолько талантлива, как хотелось бы. Смотрю на чужие работы и понимаю: так высоко мне никогда не прыгнуть, можно даже не пытаться. Поэтому все, что остается, это продолжать тупо работать, работать…
— Не понимаю. Тебя кто-то подгоняет, торопит?
— Когда как, но заказчики обычно ждут столько, сколько я скажу.
— Тебе деньги очень нужны?
— А кому они не нужны?
— Я неправильно выразился. Я имел в виду, что тебе срочно нужно наработать определенную сумму, чтобы квартиру купить, с долгами расквитаться, здоровье поправить или еще для чего-то такого серьезного?
— Нет, ничего такого.
— Тогда почему ты себя загоняешь? Не можешь отказаться от заказов? Можно ведь просто называть чуть большие сроки, чтобы самой себе цейтнот не устраивать. Или я не прав?
— Можно, только получается, что тогда я людям врать буду. В этот бизнес пробиться очень трудно, если бы не сестра Ваньки, я бы так и была девочка-не-пришей-чего-куда. Теперь от нее мне клиенты приходят, заказы поступают, и если я от них откажусь или буду время тянуть, значит, я Ольгу подведу. Вот сейчас я здесь сижу, а мне домой должны звонить, так что в итоге из-за Ванькиного фортеля у меня один большой заказ накрывается медным тазом.
— И ты боишься, что из-за этого ты потеряешь свой заработок?
— Больше всего я боюсь, что людей подведу. Хотя и заработок тоже потеряю.
— Нет, чего-то я здесь явно не понимаю. Если все время работа, работа, то отдыхать когда? Жить когда? Нельзя же так. Это только лошадь в шорах может по ипподрому носиться и окружающего мира не видеть. Работать ради того, чтобы работать, зарабатывать ради того, чтобы зарабатывать… Ты ж как глупая белка в колесе мечешься, ей Богу.
— Я, между прочим, совета у вас не просила. Мне бы только оклематься, я сразу же в Москву вернусь.
— Ох, надулась, как мышь на крупу! А что такого ей сказали? Ладно, нечего глазищами сверкать, иди, отдыхай, завтра поговорим.
Кристина вернулась к себе, легла на кровать. Блин, и этот туда же! Сговорились они с Ванькой, что ли? И ведь не объяснишь ничего, хоть кол на голове теши! Какая такая мифическая жизнь мимо нее проносится, интересно знать? Или если она живет не так, как другие, это уже повод ее поучать? Ее жизнь — это ее жизнь, и она ее живет, как хочет и как умеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88