Но ей никогда не познать сладости ласк и поцелуев, не услышать нежные слова, прошептанные на ухо… Ради всего святого, с чего она вообще задумалась об этом?
Джулиана снова потрогала губы. Они больше не болели, маленькая ссадина совсем затянулась. Она нажала посильней, но ничего не почувствовала. Все прошло, словно ничего и не было.
А что, если бы она осталась и позволила ему поцеловать себя? Он сказал, что ее никогда не целовали по-настоящему, и он был прав. Интересно, понравился бы ей такой поцелуй? Захотела бы она еще испробовать и его ласк? Захотела бы поднять для него юбки?
И не спятила ли она окончательно, что думает об этом? Она тряхнула головой, разгоняя нелепые мысли. Ей необходимо уехать отсюда. После нескольких мирных, спокойных лет, проведенных в Монкрифе, она вдруг обнаружила себя в самой гуще какого-то безумия. Если она не может больше вернуться в свой дом и не может принять то, что велит ей судьба, тогда нельзя ли обрести хоть какую-то видимость уединения и покоя? Если бы она воззвала к милосердию аббата, он, быть может, нашел бы для нее место в монастыре. Или нет? Ах, если бы у нее были деньги, чтобы она могла заплатить за свое вступление в монастырь. Тогда она, возможно, навсегда бы избавилась от тревожных намеков и соблазняющих улыбок королевского шута.
Но ведь выход есть! Отец Паулус хочет заполучить священный кубок. Она может отдать его священнику. Присутствие реликвии здесь едва ли было для кого-нибудь секретом.
Вот и Николас видел его. И отец Паулус скоро его также обнаружит, даже если и не станет спрашивать тех, кто уж точно знает, где находится этот золотой кубок.
Но если именно она доставит кубок священнику, быть может, он удовлетворит ее просьбу о монастыре? В конце концов, что еще может аббат ждать от нищей бесплодной вдовы, кроме как служения Богу?
Она посмотрела на часовню Святой Леди, притаившуюся в стороне, за углом. Едва ли на нее можно было наткнуться просто так, если не знать о ней и специально не искать. Часовня выглядела совсем заброшенной, почти незаметной, возле ее входа росла высокая трава, почти закрывая дверь. Еще один признак плохого управления хозяйством в этом замке. Что ж, у ее матери будет множество забот, чтобы утешиться во время своего вынужденного целибата.
Однако здесь всегда слишком много людей. Трудновато незаметно пройти в часовню, взять кубок и вынести его, спрятав под одеждой. Ее могут заметить.
Немного осторожности не повредит, к тому же надо все обдумать, прежде чем бросаться в подобную авантюру. Ну а кроме всего прочего, Николас Стрэнджфеллоу мог быть все еще там, ожидая ее возвращения.
Кстати, а каким образом он нашел ее в этой часовне? Следил ли он за ней, преследовал ли ее или это была простая случайность? Отчего шут так интересовался кубком святой Евгелины? Едва ли он относился к людям, для которых что-то значат святые реликвии, вот золотой кубок, инкрустированный драгоценными камнями, — это совсем другое дело.
Может быть, он уже сам взял его. Взял и исчез из замка, чтобы отнести реликвию своему суверену в надежде на награду. Быть может, он и в самом деле достаточно безумен, чтобы подумать, будто может скрыться со своей добычей. А если все так и случилось, то стоит ли ей радоваться, что он наконец оставил ее в покое, или втайне печалиться о том, что она никогда его больше не увидит?
По какой-то глупой причине она надеялась, что ее комната свободна, и огорчилась, застав там свою мать.
Изабелла сидела на скамеечке, а одна из служанок расчесывала ее густые прекрасные волосы.
Когда Джулиана была маленькой, она часто играла с волосами своей матери, накручивала пряди вокруг своей маленькой ручки, вдыхая цветочный аромат. Изабелла щекотала кончиками волос щечки дочери и весело смеялась, они вместе смеялись. И внезапно Джулиане захотелось заплакать.
Но она сдержалась. Изабелла встретила ее взгляд своими спокойными, безмятежными глазами.
— Ты не ожидала увидеть меня здесь, да, Джулиана? Поскольку мой муж и я должны жить какое-то время как брат и сестра, то и делить с ним постель нет нужды. А потому я бы хотела по-прежнему жить с моей дочкой. Если, конечно, ты не предпочитаешь иметь свою собственную комнату.
Она могла бы убить за свою личную комнату и умерла бы, если бы ее мать опять ее оставила. Джулиана прикусила губу, пытаясь подыскать нужные слова.
— Если вам это доставит удовольствие, миледи. Ведь теперь это ваш дом.
Джулиана старалась выглядеть спокойной.
— Что с тобой? У тебя на губе кровь.
«Святая Евгелина!» — взмолилась в ужасе Джулиана.
— Это ничего, простая случайность, — сказала она, уклоняясь от прямого ответа.
Изабелла отпустила своих служанок и сама скрутила из густых прядей свободный красивый пучок.
— Ты слишком долго жила без матери, Джулиана, — сказала она, — и забыла, что мать, несмотря ни на какие отговорки, способна понять, что ее ребенку плохо, что что-то случилось. Так что же?
— Я потеряла свою мать десять лет назад, миледи. Но это случилось против моей воли.
— А ты думаешь, что я была этому рада? — резко спросила Изабелла, вдруг побледнев. — Если бы ты только знала… — Она помолчала, затем горько усмехнулась. — Я и сама забыла, какими бессердечными могут быть дети. Они, как никто другой, способны довести свою мать до безумия.
— Я ваш единственный ребенок.
— Совершенно верно, — ровным голосом произнесла Изабелла. — А поэтому скажи мне, отчего кровоточит твоя губа. Если бы я не была уверена в обратном, то решила бы, что это был весьма страстный поцелуй.
— Ты, конечно, знаешь все лучше меня.
— Именно так. У тебя холод в глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93