А я веду ее к остановке автобуса, плачу за билет, усаживаю рядом с собой и, гордый и серьезный, беседую с ней, спрашиваю, что они проходят в школе, а она удивляется, что я не просто темный рабочий, а тоже кое-что знаю. Я могу даже прочитать наизусть целое стихотворение. Я начинаю нравиться ей. А потом мы выходим и направляемся, как настоящая пара, к гаражу, входим в ворота и подходим сразу же к ее отцу, который стоит там в окружении людей и удивляется, видя, как я подвожу к нему его дочь посреди рабочего дня. И прежде чем он успевает сообразить что-нибудь, я вытаскиваю свой ключ, протягиваю ему и тихо говорю: «Видишь, я мог бы изнасиловать ее, но пожалел вас». И прежде чем он успевает схватить меня, я убегаю из гаража навсегда, исчезаю из этого города, возвращаюсь в деревню, иду в пастухи. Пусть приводят полицию, ничего у них не выйдет.
А отцу я скажу со слезами: «Надоело мне все. Или ты отдашь меня в школу, или я такое натворю, что ты стыда не оберешься».
Я так был увлечен этими своими мечтами, что, вместо того чтобы закрепить ремень, освободил его совсем, и он вырвался у меня из рук и с силой полоснул меня по лицу и по руке, просто взбесился. Такая жгучая боль. Потекла кровь. Я медленно выполз из-под машины, и толстый еврей, который стоял и ждал, когда я кончу, испугался, увидев кровь, текущую по моему черному от копоти лицу.
Наверно, меня здорово полоснуло, кровь никак не останавливалась. Этот Адам прервал свой разговор с кем-то и сразу же подбежал ко мне, испугался, словно никогда в жизни не видел порезавшегося человека. Привел меня в контору, посадил на стул и крикнул старику, чтобы тот сделал мне перевязку. Я не знал, что этот старик еще выполняет и обязанности санитара в гараже. Он открыл маленький шкафчик с медикаментами, вытащил разные старые и грязные бутылочки со щиплющими жидкостями и стал выливать их на меня. Потом взял вату и бинты и своими сухими сильными руками начал бинтовать. Было ужасно больно. А Адам все не отходил от меня. Лицо его побледнело. После перевязки меня оставили немного отдохнуть в конторе, но бинты намокли, и кровь закапала на счета, лежавшие на столе. И тогда поняли, что придется отвезти меня к врачу. Завели машину, которая должна была пройти осмотр, и сам Адам подвел меня к ней. Он вытащил свой знаменитый, набитый деньгами кошелек и дал мне двадцать лир, чтобы я взял на обратном пути такси. Сразу видно, что у этого человека слишком много денег. Меня привезли на станцию «Скорой помощи», к медсестре. Она легкой рукой сняла бинты и рассмеялась: «Кто это забинтовал тебя так…», а потом начала промывать порезы и даже немножко зашила и помазала мазью и всякими жидкостями, которые совсем не щипали. Сделала мне и укол, а руку мою замотала в большой платок. Они ни капли не жалеют там материала. А потом отослали меня.
Было одиннадцать часов утра. И снова я в городе, брожу себе с двадцатью лирами в кармане. Возвращаться в гараж мне не хотелось. Все равно не смогу работать сегодня. Прошелся немного по магазинам, купил плитку шоколада, а потом сел в автобус, идущий на Кармель, сам не знаю почему. Может быть, хотелось погулять немного и увидеть море. Ну конечно, доехал до его дома, может, хотел убедиться, что он не сменил квартиру. Тихо вошел в подъезд и быстро поднялся, чтобы посмотреть на дверь и уйти. Потом постучал и позвонил, хотя и знал, что в такой час никого там быть не должно. Ответа не было. Я вытащил ключ и вставил его в замок, он немного скрипел, но дверь открылась легко, словно ее смазали маслом. И вот я снова в квартире, совсем как в мечтах, немного дрожу, сразу же в прихожей вижу свое отражение в зеркале – весь забинтованный, пятна крови на лице и на рубашке, как у героя войны в кинокартине.
На этот раз я рисковал, но не мог удержаться. В квартире, как и тогда, было темно и так же чисто убрано, словно ею не пользовались все эти недели, что я в нее не заходил. В гостиную я не заглядывал, а сразу же направился в спальни, чтобы познакомиться с теми местами, которых еще не видел. Сначала – комната его и его жены, аккуратно убранная. Снова я вижу фотографию маленького мальчика. Это их сын или нет? Не видно никаких признаков его присутствия, какой-нибудь игрушки или одежды, как будто он умер или исчез. Я спешу, надо поскорей выбираться отсюда, но не удерживаюсь и захожу в другую комнату. Сразу ясно, что это ее комната. По всему видно. Я прямо дрожу от любопытства. Потому что это единственная комната во всей квартире, которая не убрана, как будто не имеет ко всем остальным никакого отношения. В ней полно света, жалюзи подняты. На стенах разные объявления. Яркие краски. Книги и тетради разбросаны на столе. А кровать, кровать в полном беспорядке: подушка в одной стороне и подушка – в другой, а в середине – пижама из тонкого материала. У меня даже ноги подкосились, и я присел на кровать на минутку, наклоняюсь и опускаю лицо в ямку посредине, покрываю простыню легкими поцелуями.
Совсем с ума сошел.
Словно я на самом деле влюбился в нее…
Ялла, надо поскорее уйти, пока и правда не привели полицию. Но я не мог убежать оттуда, не взяв чего-нибудь на память. Может быть, какую-нибудь книгу. Если пропадет книга, никто не подумает, что ее украли. Я стал рыться в книгах. Открыл одну – Бялик. Снова Бялик. Тот же самый учебник, по которому и мы учились. Открыл другую книгу – математика. Третья – книга какого-то Натана Альтермана. Не слышал, попробую почитать. Я кладу книгу в большой платок, на котором подвешена моя рука, и быстро выхожу из квартиры, почти теряя сознание. Начинаю спускаться по лестнице. Но на первом этаже открыта дверь, и какая-то старуха с лицом ведьмы стоит там, словно ждет меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134