— Ты никогда не получишь ее, слышишь? Никогда! Ты мой, Сэз, мой!
Сэз не обратил на ее слова ни малейшего внимания. Он, широко улыбаясь, шел по лужайке к Анне.
Бретт проснулся от отвратительного писка будильника, стоящего на ночном столике. Половина четвертого! Господи, как он ненавидел утренние шоу на телевидении! Неужели так трудно снимать их в более приемлемое для нормального человека время, если в эфир их все равно пускают в записи! Бретт зевнул и сел.
Нет, не «Шоу сегодня», а что-то другое сверлило ему голову, будто тупая игла. Труднообъяснимое спросонья тревожное ощущение нависло над ним черной тучей. Случилось что-то такое, что резко изменило его жизнь… Что-то важное. Бретт напрягся, пытаясь привести свои мысли в порядок, и наконец понял: сон. Точно! Ему опять приснился этот чертов сон.
С жалкой улыбкой, тряся головой и постанывая, Бретт выбрался из постели и, шатаясь, отправился под душ. Этот сон снился ему уже не первый раз, всегда повторяясь с абсолютной точностью. Бретт считал это подарком судьбы, потому что именно это сновидение и легло в основу последнего романа.
И вот теперь, понемногу приходя в себя под струями прохладной воды, он понял причину своего беспокойства. Сон начал меняться. Не по сути, а в маленьких, незначительных деталях. Бретт еще раз напрягся, пытаясь вспомнить, что же именно изменилось. Стоп! Вот оно! Бретт облегченно рассмеялся. В последнем сне он, как всегда, шел к Анне, гулявшей среди гостей на лужайке. Ни гости, ни лужайка, ни сам Бретт не изменились, не изменилась и Анна. Она была все так же весела и приветлива. Ее джинсы и сделанная в Новом Орлеане рождественская майка великолепно облегали стройную фигуру.
Глава 4
Новоорлеанское кафе «Дю Монд» располагалось в начале французского квартала Вье Каре. Хотя это кафе являлось островком спокойствия в окружающей суете, оно почему-то напоминало Дженни оклахомскую ярмарку. Дело было вовсе не в оформлении интерьера. Здесь стоял свой, неповторимый и ничем не объяснимый запах. Стоило Дженни закрыть глаза, как под влиянием этого запаха она видела себя шестилетней девочкой, прыгающей на одной ножке и с наслаждением вдыхающей пряный аромат от жарящихся оладий. Эти оладьи не имели ничего общего с оладьями, продающимися сейчас на каждом углу вместе с индейскими поджаренными хлебцами и пончиками. Может быть, именно поэтому она питала к ним необъяснимую слабость. Они имели кисловатый домашний привкус, при жарке брызгались горячим маслом, затем посыпались сахарной пудрой… Такие продавались только здесь. Очевидно, рано или поздно эта привычка заставит ее сдаться на милость дантиста, но Дженни ничего не могла с собой поделать.
Теперь она сидела за маленьким столиком у входа и предавалась сразу двум удовольствиям. Во-первых, она поглощала оладьи, во-вторых, рассуждала на вольную тему: «Когда же я успела чокнуться». По ее мнению, это произошло в тот момент, когда она передала записку Мак-Кормику около книжного магазина. Трудно было представить себе более идиотский поступок.
Тот факт, что Мак-Кормик воспринял ее как малость тронутую почитательницу, не вызывал у Дженни никакого сомнения. Во-первых, беллетрист был красив. Дженни не сомневалась, что толпы восторженных фанаток, бомбардирующие его знаками внимания, видят в нем не только писателя, но и мужчину. Во-вторых, быть писателем — это тоже немало. В-третьих, Мак-Кормик был не просто писателем. Он уже мог претендовать на мировую известность и, следовательно, обладал денежными средствами. Конечно, в определенной степени. Бросив писательскую деятельность, он вполне мог превратиться в банкрота. Но в том, что женщины всего континента преследовали его, Дженни была уверена. Она могла поспорить на свой новый CD-ROM, что была отнюдь на первой женщиной, всучившей знаменитости свой телефон.
Господи, какой же идиоткой она себя чувствовала! Если бы у нее была хоть капля ума, она бы еще тогда, когда Бретт позвонил ей, вернувшись из Нью-Йорка, сказала ему, что вся эта история с запиской не более чем кретинская выходка, извинилась и положила трубку. А вместо этого она назначает ему встречу во французском квартале и теперь ждет его в «Дю Монд».
Дура! Сегодня воскресенье. Восемь часов вечера. Она сейчас должна сидеть не здесь, а дома и адаптировать свой винчестер под последнюю версию Windows. Так нет! Неймется! Понесла ее нелегкая во Вье Каре обозревать обалдевших туристов, стройными рядами плетущихся со стороны площади президента Джексона и ждать Мак-Кормика. Туристы жаждали окунуться в мир джаза и вдохнуть аромат настоящего французского кофе.
Мир джаза был представлен саксофонистом на другой стороне улицы.
— Я — идиотка!
— Вы что-то сказали, мисс?
«Мисс» было произнесено с легким французским акцентом. Дженни наградила улыбкой проходящего мимо официанта:
— Просто разговариваю сама с собой.
— Я так и понял. Ваш джентльмен запаздывает?
— Нет! Джентльмен уже здесь.
Дженни подпрыгнула на стуле. Сидя в кафе, она испытывала одновременно два чувства: томительного ожидания и страха перед предстоящей встречей. Так как напротив нее уже сидел Мак-Кормик, первое чувство исчезло само собой. Второе продолжало царить в ее сознании.
— Привет!
От этого глубокого мелодичного голоса у Дженни пересохло во рту. Она смогла ответить лишь вежливым кивком. Сейчас перед ней был незнакомец.
Тогда, у магазина, ей показался знакомым его взгляд. Но сейчас он смотрел иначе, и Дженни также взглянула на него другими глазами. И вдруг она снова ощутила какую-то тайную внутреннюю связь между ними. Это было что-то стихийное и волнующее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84