Она терпеть не могла, когда мужчины употребляли при ней крепкие напитки, но на Бретта это не распространялось.
Она готовила скотч, ее руки дрожали, и янтарные капли проливались мимо. Дженни вернулась назад, неся в руках высокие стаканы с позвякивающими кубиками льда. Все, происходившее здесь всего несколько минут назад, было забыто. Она смотрела в глаза Бретта и больше не думала ни о чем, ожидая, когда он сделает первый глоток. Неожиданно резким движением он залпом опрокинул в рот содержимое стакана.
— Господи, это же почти чистое виски!
— Хочешь еще?
Он благодарно взглянул и кивнул в знак согласия. Дженни наполнила его стакан, и Бретт на этот раз наполовину опорожнил его. Солнце уже почти совсем село, и сумерки наполнили комнату длинными тенями. Из спальни струился мягкий свет ночника, создавая уютный полумрак. Затянувшееся молчание начало действовать на нервы обоим, и Дженни снова попросила:
— Расскажи мне, Бретт. Расскажи все, как было.
С болезненной улыбкой он задержал наполовину пустой стакан, уже почти поднесенный ко рту.
— Она говорит: «Расскажи»! — обратился Бретт неизвестно к кому. — Она просит меня рассказать, как я убил собственного отца!
— Ну почему ты так говоришь? — Голос Дженни звучал подавленно.
— А каким еще тоном мне говорить тебе правду? — Он допил содержимое стакана.
— Может быть, ты еще скажешь, что взял ружье, приставил его к голове отца и спустил курок? Попробуй, вдруг я поверю.
Бретт тяжело закрыл глаза и уронил голову на подушку.
— Нет, это произошло значительно проще, чище и быстрее.
Столько обреченной уверенности было в его голосе, что Дженни поднесла ладонь ко рту, сдерживая испуганный крик, но крик, пусть сдавленный, все равно прорвался наружу.
Бретт приоткрыл глаза:
— Знаешь, я сам не верю в то, что решился тебе про это рассказать.
Что-то похожее на гнев захлестнуло Дженни, и как она ни старалась сдержать это чувство, оно все равно росло в ней, как надуваемый воздушный шар.
— До сих пор ты пока еще ничего не рассказал, кроме загадочных намеков, которые только раздражают своей неопределенностью. И пока я не верю во все это.
— Поверишь, детка. — Он приподнялся и взглянул в стакан, где не было ничего, кроме одинокого кубика льда. — Пуля в его голове была бы слишком милосердным исходом по сравнению с тем, что сделал его пятнадцатилетний сын. Он просто однажды не закрыл чертовы ворота в загоне и забыл сказать об этом отцу. Ты знаешь, что такое разъяренный бык весом в две тысячи фунтов?
Сколько муки и боли было в его голосе! Дженни ничего не могла ответить, язык прилип к небу.
— О Господи, Бретт! — Звук получился шипящий, с присвистом.
— Господи? А… А это здесь ни при чем. Что — Господи? Думаешь, это Господь положил моего отца в кому на полгода, перед тем как он умер? Не-е-е-т! — Его начало понемногу развозить после скотча. — Я не верю в Бога, девочка. Ни в Бога, ни в жизнь после смерти. Рай — это прекрасная мечта и сон, а ад — он здесь, на грешной земле.
Никогда Дженни не думала, что все это так серьезно и доставляет Бретту такую боль. Как же он переживал все случившееся тогда, если даже по прошествии многих лет, говоря об этом, выглядит таким раздавленным и потрясенным! Она пыталась представить себя на месте Бретта. Нет, нести груз ответственности за гибель собственного отца, постоянно жить с этой мыслью было Дженни не по плечу. И хотя отец Бретта погиб в результате несчастного случая, Дженни прекрасно понимала, что сын думает иначе и винит во всем только себя.
— Бретт… Мне очень жаль.
— Что жаль? — Он рассмеялся скрипучим смехом.
— То, что я заставила тебя вспоминать эту ужасную трагедию, что упрекала за недомолвки и… И что до сих пор ты несешь в себе эту боль.
Бретт снова положил голову на подушку. Бесцветно-блеклая улыбка, в которой были и горе, и печаль, промелькнула на его губах.
— Мне тоже жаль. Старая история, и уже ничего нельзя изменить. Очень не хотелось вытаскивать ее на свет Божий.
— И только поэтому ты ничего не говорил раньше? Я ни на секунду не сомневаюсь, что твой отец погиб в результате трагической и нелепой случайности. Я абсолютно уверена, что никто не может тебя упрекнуть в случившемся. И еще: я не понимаю, каким образом то, что произошло, связано с твоим отвращением к возможности перевоплощения в новой жизни. Неужели бы тебе не хотелось, чтобы твой отец возродился в другом образе в каком-то ином месте?
— Уверенность подобного рода разрушает личность.
Дженни хотела возразить, но так и не найдя ответа, застыла с открытым ртом.
— Я говорю о моей матери. Она была абсолютно не подготовлена к смерти отца. Когда он лежал в коме — в течение шести месяцев или чуть больше, — мать каждый день была уверена, что еще чуть-чуть и он откроет глаза, поднимется, придет домой, и все будет так же, как раньше. Никто не мог ее в этом разубедить. И когда отца не стало, она тоже как будто бы умерла.
Невыразимое горе звучало в голосе Бретта, хотя он и старался замаскировать его нарочито грубым тоном. Дженни судорожно искала, чем она может хоть немного ослабить его страдания.
— Следующие пятнадцать лет она потратила, подсчитывая каждый цент. Мать не пропускала ни одного пройдохи, который, естественно не задаром, обещал ей устроить свидание с душой умершего отца. Великий Боже, они проделывали свои шарлатанские фокусы прямо у нас в доме! И каждый раз мать была уверена, что уж теперь-то все наконец получится.
— А тебе тогда было пятнадцать, и с того времени ты несешь груз вины за его смерть!
— Да. Всего лишь за несколько недель я возненавидел этих добрых посредников, их побитые молью атласные тюрбаны и магические кристаллы из пузырчатого стекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84