Мы не имели представления, как Советы принимают решения, какие системы оружия будут созданы и кто какой контракт получит. Мы даже не знали, кто принимает такого рода решения».
Контакты Эймса с Федоренко развивались очень успешно и вскоре они даже стали друзьями. Об этом свидетельствует тот факт, что когда Эймс начал работать на советскую разведку, он не назвал Федоренко в числе других советских агентов, завербованных ЦРУ.
Работая с 1976 года в нью-йоркском отделении ЦРУ, Эймс получил доступ к информации о самых важных советских источниках ЦРУ. Например, он вместе с Дадлеем Хаасом был оператором Аркадия Шевченко, заместителя генерального секретаря ООН по политическим вопросам в ранге чрезвычайного и полномочного посла СССР, который с 1976 года начал сотрудничать с ЦРУ. А когда 6 апреля 1978 года Шевченко принял решение остаться в США, Эймс был одним из тех, кто отвез его из Нью-Йорка на конспиративную квартиру за городом. После того, как Шевченко открыто перешел на сторону американцев, Эймс остался без работы. Тогда ему поручили быть куратором другого агента – советского ученого, завербованного ФБР в Сан-Франциско, которому присвоили псевдоним «Байплей».
Многие бывшие сотрудники ЦРУ утверждают, что годы работы в Нью-Йорке были для Эймса самыми успешными. Ему благоволил начальник нью-йоркского отделения Родни Карлсон, и Эймс несколько раз получал повышение по службе. Тогда же у него появился первый постоянный знакомый из числа советских граждан, не являвшихся агентами. Это был руководитель нью-йоркского корпункта «Правды» Томас Колесниченко, с которым Эймс регулярно встречался и обедал.
«Он оказался чрезвычайно интересным человеком, – вспоминал позднее Эймс. – Реально он ничему не учил меня. Но косвенно я узнал от него очень многое о том, что такое Советский Союз на самом деле…
Постепенно я осознал, что могучая советская система держится не только на коммунистической партии и не партия в конце концов приведет ее к полному развалу. Речь идет о сложнейшем сочетании личностных и служебных взаимоотношений, которые возникли после 1953 года в результате мириад политических, экономических, личностных и других хитросплетений. Именно эта номенклатура и определила советскую систему, что советологи и историки хорошо понимали чуть ли не со времен второй мировой войны, но о чем мы, в управлении, и не догадывались».
В Нью-Йорке Эймс проработал до 1981 года. К этому времени начальник нью-йоркского отделения Карлсон предупредил его, что сотрудники ЦРУ не могут «безвылазно сидеть в Манхэттене» и предложил несколько вариантов дальнейшей работы. В результате Эймс, отклонив предложения поехать в резидентуры ЦРУ в Лагосе (Нигерия) и в Москве, согласился на командировку в Мексику.
Приступив в октябре 1981 года к работе в резидентуре в Мехико в качестве старшего офицера, Эймс попытался зарекомендовать себя активным оперативником. Но и здесь вновь проявилась его слабость как оперативного работника – он не смог найти новые источники информации и довести до конца разработку переданных ему кандидатов в агенты. К этому времени относятся контакты Эймса с Игорем Шурыгиным, заместителем резидента КГБ в Мексике по линии «КР» (внешняя контрразведка), которого он пытался прозондировать на предмет вербовки. В течение двух лет они вместе завтракали, ужинали и выпивали, но из многочисленных отчетов о встречах с Шурыгиным, которые представлял Эймс своему начальству, вытекало, что скорее Шурыгин прощупывает Эймса на предмет вербовки, а не наоборот. «В Нью-Йорке Эймс отлично себя зарекомендовал, – утверждала сотрудница ЦРУ Жанна Вертефей, – но командировка в Мексику оказалась посредственной – чести она ему не делала».
После неудачи с Шурыгиным Эймс старался по возможности не выходить из посольства, сократил до минимума число оперативных контактов и постоянно запаздывал с финансовой и оперативной отчетностью. В это время появляется и начинает быстро прогрессировать его пристрастие к спиртному. Вскоре Эймс уже не был в состоянии контролировать себя и выполнять даже незначительные задания после ланча с выпивкой.
«Думаю, я должен сказать, что устойчивый характер моего увлечения выпивкой связан с его социальным аспектом, – говорил позднее Эймс. – Я был закрепощенным, необщительным, неспособным просто поболтать о том о сем и получить удовольствие от откровений с другими, даже с друзьями и коллегами. Выпивки в компании позволяли мне чувствовать себя более общительным и раскрепощенным. Со временем я заметил две вещи: я всегда пил дольше и больше, чем другие, и часто становился более пьяным. Другие, казалось, лучше контролировали себя и были способны вовремя подняться и уйти. Я этого не мог. Я всегда пил до конца…
К тому времени, как я уехал в Мексику, привычка к пьянству уже прочно во мне укоренилась, а Мехико-сити предоставил мне для этого большие возможности, так как там у меня не было ни жены, ни дома, куда бы я спешил по вечерам. Зато была масса свободного времени, большую часть которого я тратил на кутежи. В Мехико-сити мои сослуживцы пили гораздо больше, чем в Нью-Йорке. Там чаще устраивались вечеринки и спиртное стоило дешево. Во время обеденных перерывов я расслаблялся в обществе коллег, а по вечерам в одиночестве напивался в своей квартире, что случалось не реже раза или двух в неделю. Естественно, к тому времени люди начали обращать на это внимание, и у меня появилась репутация любителя крепко заложить за воротник на официальных приемах, но практически никто не делал мне замечаний. Пьянство уже в течение многих лет являлось признанной частью культуры ЦРУ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109