Елена так сильно сжала уставшую грудь, что вокруг сосков появились тёмные красные пятна. Показались несколько капелек молока. В свои тридцать пять – на половине жизненного пути – у всех есть ценный опыт для передачи по наследству, а у Елены Коскевич он был теперь первоклассным.
– Мамина крошка, – нежно прошептала она малютке и провела сосками, смоченными молоком, по его морщинистому рту. Голубые глазки открылись, и ребёнок начал сосать, а на его носике от усердия появились крохотные капельки пота. Наконец мать, сама того не желая, провалилась в глубокий сон.
Яцек Коскевич, тяжёлый недалёкий человек с пышными усами – единственным символом самоутверждения, который он мог себе позволить, ведя в остальном холопский образ жизни, – нашёл жену с ребёнком на руках в кресле-качалке, когда проснулся в пять утра. В ту ночь он даже не заметил, что ее нет рядом с ним в постели. Он посмотрел на младенца, который, слава Богу, перестал, наконец, плакать. Не помер ещё? Яцек подумал, что самым простым выходом из положения будет отправиться на работу и не вмешиваться в эти дела, пусть женщина сама занимается жизнью и смертью, его дело – быть в имении барона с первыми лучами солнца. Он сделал несколько добрых глотков козьего молока и вытер свои шикарные усы рукавом. Затем он схватил одной рукой краюху хлеба, а другой – капканы и ловушки и выскользнул из дома по-тихому, чтобы не разбудить женщину, которая могла бы заставить его влезть в это дело. Он шёл по дороге к лесу, не думая о маленьком незваном госте иначе, как в предположении, что он видел его в последний раз.
Флорентина, старшая дочь, была готова выйти на кухню как раз тогда, когда старые часы, вот уже сколько лет показывавшие своё собственное время, возвестили, что, по их мнению, теперь шесть часов. Это был всего лишь вспомогательный механизм для тех, кто хотел знать, пора ли вставать и не пора ли ложиться в постель. Среди ежедневных обязанностей Флорентины было приготовление завтрака, что само по себе было несложным делом: разлить на всех козье молоко и дать по ломтю ржаного хлеба. Впрочем, решение этой задачи требовало соломоновой мудрости: надо было сделать так, чтобы никто не жаловался на размер порции соседа.
Флорентина поражала своей красотой всех, кто видел её в первый раз. Конечно, плохо, что за последние три года у неё было только одно платье, которое она носила постоянно, но те, кто мог по-разному взглянуть на девочку и её окружение, понимали, почему Яцек влюбился в её мать. Длинные волосы Флорентины сверкали, а в её газельих глазах мелькали дерзкие искорки наперекор обстоятельствам низкого происхождения и скудного стола.
Она на цыпочках подошла к колыбели и уставилась на мать и малыша, которого полюбила сразу. В её восемь лет у неё никогда не было куклы. Она и видела-то только одну, когда семья получила приглашение на празднование дня святого Николая в замке барона. Но даже тогда ей не удалось потрогать красивую игрушку, и теперь она испытывала необъяснимый порыв подержать малютку в руках. Она наклонилась, взяла ребёнка из рук матери и, глядя в его голубые глазки – такие голубые! – начала напевать. После тепла материнской груди малышу стало холодно в руках девочки, и это ему не понравилось. Он начал плакать, чем разбудил мать, единственным чувством которой было чувство вины за то, что позволила себе уснуть.
– Святый Боже, да он ещё жив, – сказала она Флорентине. – Приготовь мальчикам завтрак, а я попробую покормить его ещё раз.
Флорентина неохотно вернула малютку матери и стала наблюдать, как её мать в очередной раз пытается выжать свою больную грудь. Девочка стояла как зачарованная.
– Торопись, Флора, – напустилась на неё мать, – остальная семья тоже должна поесть.
Флорентина подчинилась, а её братья, спавшие на чердаке, начали спускаться вниз. Они поцеловали матери руку вместо приветствия и уставились на пришельца с трепетом. Всё, что они знали, сводилось к тому, что этот новенький пришёл вовсе не из живота матери. Флорентина была слишком взволнована, чтобы завтракать, и мальчики без раздумий разделили её порцию, оставив на столе только порцию матери. Они разбрелись по своим ежедневным делам, и никто не заметил, что их мать не съела ни крошки с момента появления ребёнка.
Елена Коскевич была рада, что её дети так рано научились заботиться о себе. Они умели кормить животных, доить коз и коров, ухаживать за огородом и выполняли свои ежедневные обязанности без её помощи и понукания. Когда вечером Яцек вернулся домой, она внезапно вспомнила, что не приготовила ему ужин, но Флорентина уже забрала кроликов у своего брата-охотника Франтишека и быстро начала их готовить. Флорентина была горда своей ответственностью за вечернюю трапезу, ибо она ей поручалась только тогда, когда была больна мать, а Елена Коскевич редко могла позволить себе такую роскошь. Франтишек принёс домой четырёх кроликов, а отец – шесть грибов и три картофелины, – сегодня будет настоящий пир.
После еды Яцек Коскевич сел на стул у огня и в первый раз внимательно осмотрел ребёнка. Взяв его под мышки и поддерживая большими пальцами беспомощную головку, он взглядом охотника осмотрел тельце. Морщинистое и беззубое лицо младенца скрашивали только красивые синие глазки, смотревшие в пустоту. Но что-то на теле ребёнка вдруг привлекло внимание Яцека. Он нахмурился и потёр маленькую грудь пальцами.
– Ты видела это, Елена, – сказал он, тыкая пальцем в рёбра малыша. – У этого уродливого выродка только один сосок.
Его жена нахмурилась и тоже начала тереть кожу на груди, как будто эти движения могли снабдить ребёнка недостающей деталью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168