— С утра звонить начали, не было ли заявления, — шеф вздохнул. — Я уж, грешным делом, подумал, не в ФСБ ли заявление, но тогда в горпрокуратуре знали бы…
— Владимир Иванович, а откуда пресса узнала? Если заявления не было?
— Сам голову ломаю. Либо видел кто…
— Либо информация просочилась. Если ее украли с целью выкупа, то сообщили только мужу, Масловскому. Значит, от него «потекло» или из его штаба.
— А если от похитителей?
— А зачем? Им-то зачем?
— Мало ли… Может, они побоялись прямо на него выходить, решили объявить о похищении через прессу. Да вы присядьте.
— А вот интересно, — задумалась я вслух, присаживаясь к прокурорскому столу, — если они хотели через прессу довести до сведения Масловского факт похищения его жены, значит, они организовали присутствие на месте происшествия какого-нибудь ангажированного журналиста, от него информация и пошла.
— Поди сейчас найди, от кого информация пошла, — проворчал шеф.
— Владимир Иванович, сейчас еще не поздно установить, кто первый подал сигнал. Если бы это был анонимный звонок, то и ТВ, и радио трубили бы об этом.
А поскольку они ссылаются на информированные источники, а в правоохранительных органах на сегодняшний день таких нет — то это только свои журналюги…
— Угу, — кивнул шеф. — А дальше-то что? Что в городскую сообщать?
— А чего от вас-то хотят? Заявления о похищении не поступало…
— Мария Сергеевна, а вы что, забыли про статью сто восьмую УПК?
Публикации в средствах массовой информации тоже считаются заявлением о преступлении и подлежат проверке.
— Вы хотите провести проверку? — уставилась я на шефа.
— Ну а что еще делать, — вздохнул он, отводя глаза. — Если все СМИ сообщают о том, что похищена жена руководителя топливного холдинга Масловского, — это повод к возбуждению уголовного дела. Мы обязаны это проверить.
— Даже если он сам молчит?
— А он может молчать по вполне понятным причинам. Почему родственники похищенных скрывают от правоохранительных органов случившееся? Боятся повредить тем, кого похитили.
— Та-ак. — Я откинулась на спинку стула. Мое предназначение в этой комбинации открылось мне со всей очевидностью. — Мне что, приступать? — обреченно спросила я.
— Да, Мария Сергеевна, идите, запишите в книгу учета происшествий и приступайте. Мне доложите к концу дня.
— К концу дня?! — ужаснулась я, — Вы что, думаете, что я сегодня успею что-то сделать? Да я до Масловского неделю добираться буду…
— Не прибедняйтесь, Мария Сергеевна, — шеф махнул на меня рукой. — Ваши связи в РУБОПе вам помогут.
— Владимир Иванович, да им не до этого сейчас. Вы же знаете, РУБОП расформирован, их всех вывели за штат.
— Ну, значит, используйте ваши связи в среде организованной преступности, — отмахнулся шеф.
— Вы за кого меня принимаете? — возмутилась я, но шеф замахал обеими руками.
— Найдете, как на Масловского выйти. Все, за работу, за работу.
— А телевидение? — упиралась я.
— Что телевидение?
— Как мне с ними разговаривать?
— Послушайте, что вы как маленькая? — Шеф насупил брови. — Все, хватит языком болтать, работайте. Идите, идите. — Он быстро вынес свое грузное тело из-за стола и буквально вытолкал меня за дверь.
— Но, Владимир Иванович…
— Все, все, я сказал.
Дверь прокурорского кабинета захлопнулась, я осталась в канцелярии, растерянно глядя на Зою.
— Зоенька, зарегистрируй заявление о похищении жены гражданина Масловского.
— Давай заявление, зарегистрирую. — Зоя протянула руку.
— Зарегистрируй как заметку в печати.
— Совсем вы с шефом обалдели. Как будто заняться больше нечем, заворчала Зоя, доставая книгу регистрации заявлений и сообщений о преступлениях. — Он не забыл, что у тебя два дела на выходе?
— Зоенька, кроме тебя, меня и пожалеть некому. — Я подошла к Зое и обняла ее за плечи.
— Угу, — язвительно откликнулась Зоя, — а Горчаков?
— Он меня жалеет по-мужски, а ты по-человечески. Я пошла в РУВД.
По дороге я заглянула к Лешке и пожаловалась на шефа:
— Представляешь, поди туда — не знаю, куда, принеси то — не знаю, что.
— Я не понял, Швецова, — Лешка крутанулся на вертящемся стуле в мою сторону. — Ты так хотела порасследовать похищение мадам Масловской, в чем же дело?
— В том, что мне придется заниматься бумажной ерундой, а не расследованием. Не жену Масловского искать, а доказывать, что пресса гонит фуфель. А у меня дела стоят.
— Купи пожрать чего-нибудь на обратном пути, — донеслось до меня из горчаковского кабинета, когда я шла по коридору.
Выйдя на улицу, я удивилась тому, как тепло и солнечно. В нашей прокуратуре — толстые кирпичные стены, и даже в жару у нас прохладно, как в склепе. А у меня вдобавок не солнечная сторона, и когда сидишь безвылазно в кабинете, можно забыть, какое время года на дворе. А обычные-то люди, оказывается, живут счастливой солнечной жизнью, бегают по улицам с безмятежными лицами… Мой взгляд зацепился за отражение в зеркальной витрине, и я остановилась, разглядывая себя в зеркале. «Ужас, — подумала я, — меня же можно испугаться, когда я не слежу за своим выражением лица. Сдвинутые брови, глубокая складка между ними, опущенные утлы рта, и главное — тяжелый, безрадостный взгляд. Где моя былая безмятежность? Где азарт двадцати пяти лет?
Каждое дело тогда казалось мне захватывающей жизненной драмой, которую только я могу распутать во имя справедливости. А теперь… Теперь каждое дело кажется мне прежде всего источником неприятностей».
В РУВД меня уже встречали. Шеф (спасибо ему большое) позвонил начальнику управления, попросил помочь. Начальник с истинно руководящим радушием принял меня как человека, на которого он теперь может свалить собственные проблемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13