Через полчаса Карл уже сидел у Аппельтофта за кухонным столом. Сначала ему трудно было собраться с мыслями и сказать то, что он хотел сказать. Дело в том, что он не имел никакого представления, как должен выглядеть дом офицера безопасности, а в загородной квартире Аппельтофта он увидел нечто абсурдно-народно-шведское, о чем по крайней мере его друзья по "Кларте" и думать не могли бы.
Он заглянул в большую комнату и поздоровался с женой Аппельтофта, сидевшей перед телевизором. На верхней книжной полке стояли ряды различных туристских сувениров: ракушки, спичечные коробки, статуэтки испанских боевых быков, миниатюрный винный бурдюк, фотографии Аппельтофта и фру Греты в купальных костюмах с бумажками на носу, свадебный портрет в сельской церкви, фотография дочери в студенческой шапочке.
На книжных полках ряды дешевых изданий классиков мировой литературы и старая серия журнала "Фолькет и бильд" со шведской "рабочей" литературой. А на кухне, где они сидели, висел тканый ковер с изображением красной избы и небольшого озера, лодкой с веслами и так далее, и здесь же текст: "Свой очаг - дороже золота".
Аппельтофт сидел, далеко вытянув ноги. На его носке была дырка. Человек в носках во всех случаях выглядит не так солидно, более беззащитно и менее официально.
Аппельтофт чувствовал себя утомленным, старым и нерешительным человеком. Конечно, важно, что Карл наконец-то узнал что-то об израильтянке. Конечно же, невозможно заставить Нэслюнда отменить свой запрет на выезд из страны ради этого. Конечно же, у Карла было право объявить о своей болезни и все же уехать. Конечно же, самое важное - продолжить поиск следов убийцы Акселя Фолькессона. Конечно же, никакой это не след, а задержанные пропалестинские активисты и арабы, которым грозит выдворение из Швеции.
Но все же фундаментальная ошибка состоит в том, что вот уже в третий раз кто-нибудь из троих получивших задание расследовать дело об убийстве пользуется методом, противоречащим служебному регламенту. И особенно трудно как раз сейчас, когда в доме Хедлюнда найдены патроны к пистолету. По мнению же самого Карла, в профессионализме которого у Аппельтофта нет никакого сомнения, именно этим чрезвычайно нетипичным оружием воспользовался убийца. Ситуация ужасно неприятная, от этого никуда не уйти.
- Нет, - сказал Аппельтофт после минуты молчания, - из работников "фирмы" никто не мог подложить туда эти патроны.
- А почему нет? - коротко и резко спросил Карл.
- Потому что мы этим не занимаемся. Стало бы известно, пошли бы слухи, кроме того, это преступно. Даже никто из собственной гвардии Нэслюнда не решился бы на такое. Ничего и никогда не получилось бы, он не смог бы приказать, а то, что сам он мог бы сделать такое, исключено. Кстати, их и достать-то нелегко. Кто из наших смог бы приобрести эти советские армейские патроны?
- А израильтяне?
- Зачем им такой риск, зачем им вмешиваться в наше предварительное следствие? Чтобы толкнуть нас на ложный след, да?
- Да, именно так.
- Теоретически, во всяком случае, это возможно. Но вероятнее всего, эти игрушки были у парня, как и дневник, и письма. Я имею в виду, что и они тоже найдены лишь с третьего захода.
- Да, после того, как Нэслюнд с таким энтузиазмом настаивал, чтобы я еще раз поискал, да. И еще, черт возьми, что "знал" Нэслюнд после возвращения из Парижа?
- М-да, но дневник и письма не фальшивки же. Они действительно принадлежат Хедлюнду, не так ли? А их тоже не нашли в первые два обыска. Возможно, то же самое произошло и с патронами.
- В корзине для бумаг! Неужели спецы дважды не видели корзину?
- Да, это невероятно. Ты, конечно, прав, есть некоторая разница между корзиной для бумаг и тайником за холодильником.
- Некоторая разница?
- Ну да, довольно большая. Я просмотрю все, обещаю, во всяком случае. Если их кто-нибудь подложил, то это так не пройдет. Пусть Фристедт продолжает заниматься этой вшой из Управления по делам иммиграции, а я вернусь к Хедлюнду. Посмотрю, как и что там. Но зачем тебе лететь в Израиль? Не много ли ты ставишь на карту?
- Я должен знать правду. Не хочу, чтобы, если через некоторое время нас отстранят от этого расследования, мы так и не узнали всей правды. Кроме того, я чувствую себя до известной степени обманутым.
- Да, думаю, ты прав. Действительно, чертовски неприятно, но я не могу избавиться от мысли, что нас кто-то обманывает.
- Конечно, Нэслюнд.
- Ну а если кто-то обманывает Нэслюнда? Да, он дерьмо, он многое натворил на "фирме", с этим я согласен. Но мне трудно поверить, что он преступник. Нет, хорошо, что ты полетишь. Я верю тебе; здорово, что это можно сказать, вот я и пользуюсь этим сейчас.
- Но раньше ты так не думал?
- Нет.
- Почему нет?
- Трудно сказать определенно. Все новенькие, как и ты, - люди Нэслюнда, они разрушают "фирму" и, кроме того, шпионят за нами. Скажи что-нибудь, что нельзя говорить вслух, Нэслюнд будет знать об этом в тот же день. Я думал, что ты тоже из них, "директор бюро", вот и все. Пожалуй, можно сказать так: мы, старые сыщики, слишком сложны для "директоров бюро".
- Особенно если они коммунисты?
- А ты?
- М-да, честно, не могу утверждать это. Но, во всяком случае, я занесен в "фирменный" реестр неблагонадежных.
- Да, знаю, но не мог поверить в это. В первые годы службы на "фирме" я работал в местной конторе в Люлео и занимался там коммунистами. Читал "Норршенсфламман" ежедневно, особенно семейные страницы. Сначала анонсы о смерти, умерших вычеркивал из реестра, а новые имена - тех, кто выражал соболезнование, - заносил туда. В те времена мир был проще. Нет, Хамильтон, ты мне нравишься, и я прошу у тебя прощения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138