Зачем ему не спать, как все, ночей?
Гнать музыку? Не принимать гостей?
Нечисто все, - да как тут раскусить?
Кой-кто и знал бы... долго говорить!..
К тому ж, кто знает, никогда б не мог
Все выложить... так, - обронить намек...
"Но, захоти он, - о!.." - Так за столом
Вассалы Лары спорили о нем.
X
Ночь. Искры звезд, сверкая с вышины,
К реке зеркальной сплошь пригвождены.
Такая тишь! Недвижна быстрина,
И все ж, как счастье, вдаль бежит она.
Светил бессмертных горний хоровод
Магически в нее глядит с высот.
Вдоль берега - густых дубов стволы,
Ковры цветов, отрада для пчелы,
Дитя-Диана их бы заплела,
Их милому б Невинность поднесла.
Река сквозь них вела русло, вия
Блестящие изгибы, как змея,
Такая тишь, такая благодать,
Что призрак бы не мог тут испугать:
Ведь все дурное убегает прочь,
Увидя эту негу, эту ночь!
"Лишь добрым дан столь благодатный миг",
Подумал Лара и, склоняя лик,
Пошел обратно в замок: он душой
Не мог с такою слиться красотой.
Он вспомнил красоту иной страны,
Где чище небо, ярче блеск луны,
Нежнее ночь, - а сердце, что теперь...
Нет! нет! пусть шторм над ним ревет как
зверь,
Не дрогнет он! Но этот мир и лад
Насмешки злой вливают в сердце яд!
XI
Вот он вошел в безлюдный зал; за ним
Тень по стенам скользила расписным,
Где кисть еще хранит обличья тех,
Чье все забыто, - и добро и грех.
Преданья смутны. Скрыл угрюмый склеп
Их прах, их скорби - всю игру судеб.
А в летописи пышных десять строк
Дают векам придуманный урок,
И - пусть историк хвалит иль бранит
Та ложь почти как истина звучит...
Так думал он... Сквозь переплет окна
На плитный пол сиянье льет луна,
И лепка потолка, и ряд святых,
Что молятся на стеклах расписных,
Как призраки наполнили покой,
Казалось, жили... жизнью сверхземной.
А Лара, с черной гривой, хмурым лбом,
С колеблющимся на ходу пером,
Сам походя на призрак, воплотил
Весь ужас, что исходит из могил.
XII
Вот полночь. Всюду спят. Ночник в углу
Едва-едва одолевает мглу.
В покоях Лары шепот вдруг возник,
Какой-то говор, голос; резкий крик,
Ужасный вопль, - и смолкло сразу. Лишь
Раскаты эха повторяла тишь.
Вскочили все; страх подавляя, - в зал,
Туда, где вопль о помощи взывал.
Бегут с огнем едва зажженных свеч;
В ножнах, с испуга, всякий тащит меч.
XIII
Там навзничь, холоден, как мрамор плит,
Бледней луча, что по лицу скользит,
Простерся Лара; меч, полу-в-ножнах,
Как видно, выбил сверхприродный страх
Из рук его, - но видом грозен он,
И вызов на лице напечатлен.
Бесчувствен он, но в очертанье рта
Угроза смертью с ужасом слита:
Отчаявшейся гордости печать,
Стремление убить и проклинать.
Сквозь обморок застылый взор хранит
В спокойствии зловещем прежний вид:
В нем (пусть его подернул тусклый сон)
Гнев гладиатора изображен...
Его несут. Чу: дышит! прошептал!
Румянец темный снова заиграл;
Вновь губы алы; взор блуждает, дик,
И трепет жизни в теле вновь возник,
И странные бегут слова: их звук
Чужд языку, звучащему вокруг.
Они звучны, раздельно могут течь,
Но слугам ясно: то чужая речь.
А тот, к кому стремился их поток,
Не слышал их, да и - увы! - не мог!
XIV
Паж подошел; казалось, он один
Усвоил, что промолвил господин,
Но, изменясь в лице, он дал понять,
Что смысл речей не станут открывать
Ни он, ни Лара; и казался он
Всем происшедшим мало удивлен:
Склонясь над Ларой, он заговорил,
И тот язык родным, как видно, был
Ему, - и Лара внемлет нежный тон,
Что отгоняет полный страха сон,
Коль этот сон мог овладеть душой,
Что не нуждалась в муке сверхземной.
XV
Дурной ли сон, иль призрак он видал,
Он никому о том не рассказал,
Все в сердце скрыв. В измученную грудь
Обычный день вновь силы смог вдохнуть.
Ни врач не нужен был, ни духовник:
Вернулось все - и поступь и язык;
Возобновив занятья прежних дней,
Он не был ни угрюмей, ни грустней;
А если стал ему полночный час
Нерадостен, он это скрыл от глаз
Той страшной ночью потрясенных слуг,
Что не могли свой позабыть испуг:
Они, вдвоем лишь (одному нельзя),
Крадутся, мимо залы той скользя;
Все: звук шагов, стук двери, флага плеск,
Завес шуршанье, старых балок треск,
Деревьев тени, вспорх нетопырей,
Ночная песня ветра у дверей,
Все их страшит, едва лишь мрак ночной
Сгущается над серою стеной.
XVI
Напрасный страх! Зловещей тайны час
Не повторился, и для зорких глаз
Казался Лара все забывшим вдруг,
Но тем сильнее поражал он слуг.
Как? Он, очнувшись, все забыл? Ни взгляд,
Ни слово, ни движенье не хранят
Тех ощущений? Ничего в нем нет,
Что должен был безумный вызвать бред?
Не сон ли все? Его ли дикий крик
Их разбудил в ужасный этот миг?
Его ли сердце замерло от мук?
Его ли взор в их души влил испуг?
Как мог забыть страдалец обо всем,
Коль те дрожат, кто был тогда при нем?
Иль он безмолвен, ибо сросся с ним
Тот страх, - неизъясним, неизгладим,
И будет жить в тлетворной тайне той,
Что сгложет душу, скрытая душой?
Нет, с ним не так! Ни следствий, ни причин
В нем зритель не постигнет ни один:
У смертного для дум, для тайн таких
Слова - все слабы; мысли душат их.
XVII
В нем было странно разное слито:
Манило это, отвращало то;
Его судьба была темней всего;
Кто порицал, кто восхвалял его,
Но, споря, все в него вперяли взгляд,
И жизнь его узнать был всякий рад.
Кто он? Зачем ворвался он в их круг,
Нося лишь имя, всем известный звук?
1 2 3 4 5 6 7 8 9