Тут у меня сват живет! Но скажу честно, не к дорогим сватам ехал. Был у меня жеребец, за которого в прошлом году отдал двух дойных коров с телятами, а дней десять назад какой-то сукин сын увел его. Всю округу обыскал — никак не могу найти. Видно, опытен вор, придется домой ни с чем возвращаться. — Он огорченно покачал головой. И было это так натурально, что Киикбай опять невольно восхитился. — Ну, раз в этих местах оказался, как к свату не заехать? Узнает, обидится же, что стороной обошел. Правда, сват?.. Приехал, а сватья говорит: Кошым у Нигмета, к нему, мол, гость приехал... Нигмет — тоже не чужой человек, да и с гостем не грех познакомиться, разузнать, где и как люди живут... В мыслях не держал встретить тебя, а если бы знал, конечно, сразу бы зашел, как-никак столько лет не виделись! — вдохновенно врал Баймагамбет.
Но Кулбатыр был серьезен. Откинувшись опять на подушки, он мелкими глотками пил горячий чай и неотрывно смотрел на Баймагамбета. Во взгляде его прямо читалось: а не хочешь ли ты меня провести, дорогой, что-то складно сочиняешь?
Но Баймагамбет будто и не замечал этого. Опорожнив свою пиалу, он тут же протянул ее женщине, чтоб наполнила снова, и продолжал радостно улыбаться, открыто поглядывая на подозрительно и пытливо вперившегося в него Кулбатыра.
— Неожиданная встреча, как у нас говорят, двойная радость! — восклицал он. — Помнится, ты давно ушел из наших краев. Где обосновался, как дела идут? Чем теперь занимаешься?
Последний вопрос вызвал у Кулбатыра кривую усмешку.
— А ты сам, как думаешь, чем я могу заниматься? — И тут же смуглое лицо его опять сделалось жестким и злым. — Чем занимается лихой джигит в вольной степи? Чем занимается волк, рыская в поисках добычи? Вот и я промышляю чем бог пошлет... Ты, Баймагамбет, расскажи-ка лучше, чем сам занимаешься. Слыхал я, партийным заделался? Правда иль нет? Не понимаю только, за что тебя приняли в эти партийные. Раньше, если мне память не изменяет, у тебя ума хватало лишь на то, чтобы байский скот пасти, а теперь ты что ж, поумнел, значит, народом руководишь?
— Э-э, плохие слухи ты собираешь в степи, Батыреке. Видно, ты только моих завистников слушал. А у зависти черный язык. Что партийный я — это правда. Но вот народом руководить... Какой из меня руководитель!
Он помолчал, морща лоб и будто собирая воедино мысли, и заговорил так, что было непонятно, то ли обиделся на Кулбатыра за его издевку, то ли смирился с ней:
— Видит аллах, ни у кого не занимал я ума. Мне хватало своего. И правду люди говорят, если тебе природой не дано, то и, сделавшись ханом, останешься дураком. А я ведь не хан, всего лишь активист... Только вот что я тебе скажу, Батыреке, пас я байских коней не оттого, что ума на большее не хватало, а оттого, что некуда было больше ни голову, ни силы приложить. Да ведь и ты тогда тем же самым занимался. И не с кем-нибудь, а вместе со мной. Если у тебя было больше ума, зачем же ты это делал?
Последнего, видно, Баймагамбет не хотел говорить, само с языка сорвалось: не удержал ненависти к бандиту. Наверно, теперь жалел, но было уже поздно.
Кулбатыра эти слова явно задели за живое. Даже сквозь смуглость было видно, как лицо мгновенно налилось черной кровью.
— Так, так, Баймагамбет, — сказал он тихо. Но было заметно, что спокойствие дается ему с большим трудом. — Только вчера был убогим человечишкой — пары слов связать не мог, а теперь, видно, коммунисты ума прибавили? И человеком себя почувствовал, вижу? И неужто счастлив ты, что такой же полуграмотный и вдобавок дураковатый Шанау водит тебя за узду? Или, может, ты готов прыгать от радости, что Советы оседлали тебя, как старую клячу, и теперь только повод подергивают: или туда, или сюда?
— Ты к Советам свои руки не протягивай, Кулбатыр! — Баймагамбет тоже начал терять самообладание. И лицо его также потемнело от прилившей крови. Он видел, конечно, Кулбатыр в ярости, но бандит задел такое, за что Баймагамбет готов был ему глотку перервать. — Ты не трогай Советы, Кулбатыр! Если хочешь знать, что мне Советы дали, скажу, слушай только. Смотри на меня. Смотри на мой вытекший глаз. Вот и все, что я заработал у бая Жансары. Или ты не помнишь того дня, когда я бился с барымтачами? Вместе с тобой ведь бились. Только тебе повезло, а я глаза лишился. И что же получил я в благодарность за это? Если бы не революция, так бы и умер в рваном полушубке... А ели мы с тобой хоть раз досыта? Как же! А чем платил нам бай Жансары за верную службу? Вот этим! — Он скрутил кукиш и показал его Кулбатыру. — Ты не смей трогать Советы. Они меня человеком сделали, одели и обули, дети теперь мои сыты и здоровы, а я перестал зависеть от капризов таких, как бай Жансары, волостной Темирбек.
Все за дастарханом давно позабыли о чае. Правда, Кошым пытался восстановить мир, урезонить спорящих, то и дело обращаясь к ним: «Перестаньте! Да остановитесь вы! Зачем горячиться?» Но его не слушали.
— Брешешь, собака! — уже не сдерживая бешенства, крикнул Кулбатыр. — Тоже мне — человек нашелся! А ну-ка покажи, может быть, уже рога на лбу выросли? Ничего, наступит для тебя день, как для той безрогой козы, которая вымаливала себе рога. — Он буквально дрожал от ярости. — Удавиться готов, защищая свои Советы. Твоя Советская власть — это ублюдок Шанау, который отправил на десять лет гнить в тюрьме моего младшего брата лишь за то, что я однажды переночевал у него. Твоя Советская власть — это Ураз, который походя расстрелял моего отца. А вы кровопийцу назначаете судьей — хороша власть, нечего сказать! Да и тебя только за нос водят, похваливают, какой, мол, хороший! А ты и рад до смерти — надулся как индюк!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47